Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем - [64]

— Вот домик желтенький — видите? Там дача у русских. Ребята к ним лазают. Но и ваши, русские, лазают! Дети есть дети. А хозяйка там обзывается, ругается, матерится.

— Другие воруют, а на нас кладут! Говорят, бумаги на вас пришли. Какие бумаги?

— Мы неплохие! Заходите все — чаем напоим.

— Вот раньше, лет шесть назад, трудно было, работы не было. Мы в другом месте жили. Русские мужики приходили к нам работать — мусор таскать, дрова рубить. Мы их и кормили, и поили, денежки им давали. Не обижали никого. Мы не любим обижать. Мы жалостные люди.

— Люди, которые с нами общаются, говорят, мы хорошие!

— На нас говорят, что мы дачи разворовали — лопаты, грабли. Куда нам эти грабли? А ребенок пройдет, яблочко сорвет — разве это кража?

Короче говоря, они угомонились лишь минут через десять, и я смог уточнить, что имею в виду страшные истории про домовых, русалок и привидений.

— Привидений мы еще ни разу не видели, — строго и категорично сообщают цыганки. — Но говорят старики: «Есть они». Мы не видели. А кто видел? Вон в том доме жил старик. Он бы вам наговорил — целой книги бы не хватило! А сказки давно у нас уже не рассказывают. Забыла. Не хочу. Меня внучата сегодня замучили…

— А сколько внучат?

— 20–25.

В общем, я понял, что от женщин ничего не добьюсь, и Гога повел меня в гости к одному старику. На крыльце — хозяйка. Гога ее спрашивает по-цыгански: «А где старик?»

— Мато, — отвечает женщина, а это у них означает «пьяный». Я не успеваю сказать и слова, как Гога объявляет:

— Старик в город уехал!

— Да-да, в город! — подтверждает цыганка. — Сын увез.

Я нарочно делаю большие глаза:

— А когда он вернется?

— Утром. Не раньше.

Ну да, проспится, придет в себя и вернется к нормальной жизни!

Так я в Коляново ничего и не узнал. Впрочем, это общая ситуация. Скоро живых носителей котлярского сказочного фольклора не останется вовсе. Цивилизация слизывает их традиционную культуру, как корова языком. Единственный страх, перекочевавший в XXI век практически нетронутым, — это страх перед сглазом. Он оказался самым живучим, забитым в подсознание слишком крепко.

Что характерно — если русские боятся сглаза от цыган, то цыгане боятся, что их сглазят русские. Художник и этнограф Николай Бессонов рассказал мне следующую быличку. Ехали цыгане на повозке. Вдруг из леса, поперек дороги, выходит голая русская женщина. Говорит: «Дайте мне одежку, а то я замерзла». Старуха-цыганка пожадничала, дала ей рваную и дальше поехала, а на следующий день умерла та старуха — ее русская сглазила.

В книге Андрониковой, которая неоднократно ездила в полевые экспедиции к русским цыганам, приводится такой любопытный факт:

«В одном таборе заболела старуха. У нее был припадок грыжи, она кричала всю ночь, а я находилась на соседней кровати и вовсе не на перине, а на досках, покрытых тряпкой. Она утверждала, что ее сглазили. У меня не было уверенности, что она подозревает не меня. А если бы было так, то ей ничего не стоило бы придушить меня тут же. Но, к счастью, наутро выяснилось, что сглазила ее не я, а цыгане, которые приходили к ней накануне.

И, оказывается, как мне потом пояснили, я сглазить не могу, так как почти ангел по двум причинам. Во-первых, никогда не кочевала, как говорят, “кочевой грязи не знает”, и, во-вторых, — девушка. Культ девушки у цыган высок и отношение рыцарское…»

Внутри табора цыгане сами друг друга постоянно глазят и бегают к бабке, чтобы та их отчитывала. В СССР, когда держали скотину, болезни животных также приписывали действию порчи, объясняя следующим: «Позавидовал кто-то, что у меня лошадь есть, а у него нет, — тут и сглазил».

Вот примерно из такого фольклора и выросла наша «Формула Всего». Центральный сюжет подсказала популярная цыганская сказка про Мертвый Табор.

«Жил на свете молодой цыган. Был он из богатого рода и занимался тем, что продавал на ярмарках лошадей. Как-то раз поехал он на ярмарку, сделал с выгодой свое дело и возвращался домой. От города до дома путь ему не близкий. Застигла цыгана в пути ночь. Только собрался он на ночевку устраиваться, как вдруг услышал неподалеку пение цыганское — так и разливаются голоса по ночной росе. Повернул цыган на голоса и через некоторое время к табору подъехал. Стоял этот табор на большой поляне возле реки. Вокруг костры горели, а у костров сидели цыгане и песни пели. И до того хорошо пели, что аж заслушаешься. Остановился цыган неподалеку, стреножил лошадей, однако близко к кострам подходить не стал. Решил приглядеться сначала. Цыгане-то чужого табора: что, мол, за люди, какого рода-племени? А сам все ближе и ближе подбирается. Вдруг заметил он около костра одну красивую цыганку, так хорошо она пела да плясала, что сердце зашлось у цыгана, огнем загорелось. Был этот парень холостым, и решил он во что бы то ни стало познакомиться с этой девушкой, что так понравилась ему. Дал себе слово цыган жениться на этой красавице. А раз дал слово, надо держать его!

Покуда плясали цыгане да пели, парень к табору не подошел, а когда рассветать стало и табор разбрелся по шатрам, заметил парень, в какой из шатров эта красавица-цыганка пошла, и направился следом за ней. Задумал он сговорить девушку или украсть ее, пока цыгане спят. Подкрался он к шатру, открыл полог и в ужасе назад отпрянул. Страшную картину увидел он. В шатре том лежали вповалку цыгане: у кого руки нет, у кого — ноги, у кого — головы. Волосы зашевелились у цыгана. Понял он, что с мертвым табором встретился. Однако постепенно испуг у парня прошел, и принялся цыган красавицу-девушку искать. Видит: лежит она на земле бездыханная. Опечалился цыган, а потом решил: мертвая моя и живая моя! Украду ее все равно, будь что будет! Хоть ночью она оживает, и то хорошо.