Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем - [6]

Да разве я боюсь?

Показал ей ладонь, она ее взяла и говорит:

— Ой! Какая жизнь у тебя богатая, щедрая жизнь впереди ожидает! Дай, сколько можешь, рублей пятьдесят — я тебе открою.

— Договорились!

И вот она гадает, но на ладонь и не смотрит — смотрит в глаза:

— Ты на вид веселый, а в душе недовольный. Первую любовь, первую судьбу ты потерял — вам люди помешали, спорчили вам дело. Сам ты не пьешь, а как пьяный ходишь. Тоска твоя злее любой болезни. В больнице вы были, а пользы не имели, но страдаешь не от Бога — страдаешь от людей, от нечистой силы. Но перемена в вашей жизни будет очень хорошая, только будьте похитрей. Что имеете на душе, на языке не имейте. Будет приглашение числа пятого-десятого — лучше не ходите: будете иметь канитель, неприятности. Поняли меня?

Я вынимаю обещанный полтинник, а Маша говорит:

— С душой отдаешь? Деньги надо с душой давать, а я вижу, что жалко.

— Не жалко, правда!

Это ход, который почему-то действует. После вопроса: «С душой отдаешь?» на самом деле становится не жалко. Человек стесняется давать без души. А назад забрать — тем более стыдно. И ты уже доволен, что можешь заплатить — ведь так ты проявляешь широту натуры, свое благородство; кто же не польстится? Это как будто уже вовсе и не дань, а твой личный выбор, хотя на деле — выбора нет, одна только видимость.

А баба Маша полтинник спрятала и предупредила:

— Ты других цыганок не слушай, особенно с вокзала! Они там мафиози! Скрутят по карманам — не узнаешь как!

Гаданью Машу научила бабушка. То есть это все были старинные формулы, годами обкатанные. Были бы плохи — их бы забыли.

Ходит Маша с внучкой. Внучка — чудесная, с розовым бантиком больше головы! Глазами крутит. И сама все время вертится.

— Как тебя зовут?

— Она по-русски еще не знает, — говорит Маша.

— Правнучка твоя?

— Внучка. Наташа.

— А по-цыгански?

— Гагашка она.

— Гагашка, на, это «Милки Вэй».

— Милкивэй, — бессмысленным эхом отзывается Гагашка: глаза закатила, и такая улыбка — как будто прокуратится!

Я говорю:

— Красавица будет!

Маша:

— А как же! У нее и мать, и отец красивые!

Так завязалось наше знакомство. Оказалось, что Маша из рода бурикони котляров-сербиян. С молдавскими котлярами они не общаются: «У нас язык один, Бог один, но мы разные».

— А что у вас за Бог?

— Как у вас. Мы крещеные, — Маша не поленилась и в подтверждение собственных слов достала из-за выреза блузки крестик. — Раньше в Красную церковь ходили, но там батюшка был один нерусский, злой. Гнал нас от Бога. Я ему раз сказала — он понял: здоровым не будет… Теперь мы в Белую церковь ходим. Посты соблюдаем. Яйца на Пасху красим, куличи. Сами все делаем, не покупаем… Ты смотри, мой хороший, — продолжает баба Маша, — парень прошел, женщина прошла, а я тут с тобой — стою и болтаю; чем Гагашку буду кормить?

— Погоди, — говорю. — Ты другие сказки знаешь?

— Знаю. Знаю. Я много всего знаю. У меня вот доктор знакомый есть — солидный, красивый, со смертью дерется, операции делает самые сложные. Он меня просил ему наши народные песни перевести. По сто рублей давал. Щедрый человек. Дай Бог ему здоровья!

Про песни не знаю, но сказки в пункте приема цыганского эпоса в итоге пошли — по 50 рублей штука. Маша постелет на ступенечку тряпочку, сядет и давай про волшебницу Раду, про хитрого зайца… Говорит да посматривает. Взгляд у нее усмешливый, но добрый, простой и внимательный. Лицо — рельефное, хоть для скульптуры. Редкие усики. На шее бусы — крупные, белые. Одевается неброско. Деньги она носит в пухлом кошельке, который у нее привязан к животу — под кофтами не видно. Спросишь — ответит, но сначала подумает. Тон — придворно-услужливый, но без капли заискиванья. Гагашка зарится…

Скоро я к ним привык — еду в тот парк, а там мои подружки — Маша и Гагашка. Одной — четыре, другой — пятьдесят. Их там все знали и никто не боялся. Идет русская женщина, Маша ей кивает, говорит: «Как здоровье?» — «Спасибо. Нормально». Или девушки гуляют — Маша им: «Девчонки, чего в субботу не приходили?» — «В субботу дождь был».

Сыновей у Маши пятеро. Двое уехали в Москву, в Мытищи, а она живет с младшим. Он работает на стройке, а жена у него — в магазине уборщица. Внуки у Маши все ходят в школу, кроме Гагашки — «мала еще».

А вертеть глазами, так не мала!

У нее две косички в разные стороны, как ручки у чашки.

Однажды спрашиваю:

— Маша, ты здесь в воскресенье будешь? Я хочу, чтоб ты мне новую сказку сказала.

— Давай сейчас.

— Диктофона нет.

— Диктофона, — с радостным энтузиазмом повторяет Гагашка, а Маша отвечает:

— В воскресенье нас не будет — тут схэнды бесятся.

Какие «схэнды»? Что за суеверие? Кто они такие? Цыганские орки? Я не понимаю:

— Схэнды, по-вашему, это вроде чертей?

— Хуже еще! Отморозки это. День рождения Гитлера отмечают, а ведь Гитлер сколько человек зарезал!..

— Это же скинхеды!

— Я и говорю — скинхеды, скинхеды. Они и русских бьют, если мальчик темненький. А Гитлер, зверюга, у них главный вождь! В Питере — не слышал? — таджичку убили, в Воронеже — негра, в Москве — журналиста…

— Жжюрррналиста! — куражится Гагашка.

Я поправляю: «Не жюрррналиста, а журналиста!», но девчонка знать ничего не хочет: