Багульник - [53]

3

Собирались в отпуск с шутками, весело. Алексей Берестов стягивал на чемоданах ремни.

Юрий говорил ему:

- Алеша, честное слово, привезем тебе из Ленинграда красавицу невесту!

- Обязательно шатенку.

- Полную или худенькую?

- Такую, как Ольга Игнатьевна.

- Разве Ольга тебе нравится?

- А ты разве не знал?

- У нас есть на примете и получше Ольги.

- Получше не надо, точно такую, как Ольга Игнатьевна! - упрямо повторял Берестов.

- Оля, ты слышишь, что он говорит?

- Я слышу, что у тебя есть на примете лучше, чем твоя жена, обиженно сказала Ольга, ловя мужа на слове.

- Оля, и тебе не стыдно? - Юрий пхнул ногой чемодан, схватился закуривать.

А Берестов подумал: "Действительно, что-то уже смешалось в этом доме". И, как можно шутливее, сказал:

- Если вы... это... из-за моей мифической невесты, то будь она неладна! Ольга Игнатьевна, умоляю, посматривайте там за фазаном, чтобы не подгорел. Вы даже не представляете себе, друзья, как я его подстрелил.

- Как, Алексей Константинович? - оживилась Ольга, выглядывая из кухни. Заметив, что Юрий сидит на краешке дивана, отвернувшись к окну, она подошла к нему, потрепала волосы: - Ты на меня обиделся, Юрочка? Ну, улыбнись, золотко! Перед отъездом не надо дуться, а то всю дорогу будут лить дожди... дожди... Помнишь, как Николай пел свою любимую: "А дождь будет литься, а свекровь будет злиться..."

И Юрию ничего не оставалось, как улыбнуться. Ольга, не стесняясь Берестова, обняла мужа, поцеловала.

- Так где же вы, Алексей Константинович, подстрелили фазана? спросила она, переводя взгляд на Берестова, который безуспешно пытался стянуть чемодан коротким ремнем.

- В боярышнике, где же! Я его с оморочки приметил. Фазанчик, учуяв меня, уже поднялся было на крыло, но не успел улететь. Я ему крылышки и перебил.

- Это какой-то залетный фазан, - оживившись, сказал Юрий. - Ведь мы с тобой, Алеша, сколько раз были на охоте, однако фазаны не попадались.

- Какой там залетный! - возразил Берестов. - Тяжелый, как камень, и весь заплыл жиром. Не первый день пасется в боярышнике. Наверно, там целый выводок.

Вечером, когда над тайгой догорал закат, собрались идти к поезду. По предложению Фроси, перед дорогой посидели, Потом Берестов взвалил на плечо самый большой чемодан, а Юрий поменьше и пошли к станции. Сетку с провизией несла Фрося. Ольга - коробку с Клавушкиными игрушками. Самой Клавочке досталась кукла - Катька Юрьевна, которую она крепко прижимала к груди и успокаивала, что в дороге ни чуточки не будет страшно. Позади бежал Хуво, подняв длинный хвост и высунув язык.

Ольга наказывала Берестову:

- Алексей Константинович, вы все запомнили, что я вам говорила? И непременно пишите часто и подробно. Внимательно следите буквально за всем. Палаты пусть покрасят масляной краской, хотя бы до половины. А когда будут устанавливать рентгеновский аппарат, не спускайте глаз. Ну а остальное вам ясно...

- Абсолютно все ясно! - сказал Берестов.

- Ну а если будет серьезная операция, не стесняйтесь, звоните доктору Окуневу. Они с Лидией Федоровной будут нас встречать в Турнине. Я ему все расскажу.

- Спасибо, Ольга Игнатьевна. Только ни о чем не беспокойтесь. Отдыхайте, побывайте у вашего профессора. Походите по театрам. Словом, используйте свой отпуск как положено. А я буду писать. В неделю два письма - обязательно.

- Мне почему-то не верится, что еду в Ленинград, - сказала Ольга немного упавшим голосом. - Что-то тревожно мне, а что - не знаю...

- Просто слишком много переменилось в вашей жизни за эти годы, сказал Алеша. - Уехали из Ленинграда сразу после института, а возвращаетесь известным врачом, с мужем и дочерью. Вот вы и волнуетесь, но ведь это чудесное волнение.

Ольга промолчала, подумав, что, может быть, Алеша прав, что волнение, охватившее ее перед дорогой, какое-то особенное, но почему-то к нему прибавилось неизъяснимое чувство тревоги, с которым она жила в последние дни.

- До свиданья, Фросечка, Алеша! - крикнула она из открытого окна вагона, когда поезд тронулся.

- Пэдэм нэйво, мамочка! - заплакав, сказала Фрося.

Алеша побежал за вагоном, потом остановился, прощально махнул рукой и долго смотрел вслед уходящему поезду.

4

Вот как Алексей Берестов попал в Агур.

Перед самым распределением в газете "Океанская заря" появился большой - на два подвала - очерк "Одиннадцать Олечек", подписанный известным в крае журналистом Михаилом Кедровым. Надо сказать, что Кедров умел находить интересных людей. Начав журналистскую деятельность юношей, он много ездил по обширному краю, любил, как говорили на редакционных летучках, "дальневосточные глубинки", то есть самые отдаленные от городов селения, куда летом можно было попасть на долбленой лодке, а зимой - на собачьей упряжке. Случалось, что Кедров надолго застревал в какой-нибудь таежной глуши, но, вырвавшись оттуда, привозил в редакцию ворох материалов.

Читатели газеты еще были под свежим впечатлением другого очерка М. Кедрова - "Последняя корреспонденция", появившегося незадолго до "Одиннадцати Олечек". "Последнюю корреспонденцию" М. Кедров посвятил памяти своего друга, Леонида Жердина, бывшего работника краевой газеты, потом редактора районной многотиражки "Свет Севера". Район, куда Жердин поехал редактором, находится далеко на севере и по праву считается глубинкой в глубинке. Живут там оленеводы-эвены. До Леонида Жердина "Свет Севера" была скучной двухполоской, не имевшей, как принято говорить, своего собственного лица. Леонид Жердин - он остался в памяти всех знавших его веселым, энергичным, смелым, - взяв в свои руки многотиражку, быстро преобразил ее. Во-первых, она перестала опаздывать, и три раза в неделю ее развозили по тундре на ближние и дальние кочевки. Во-вторых, на коротких полосках стали появляться яркие материалы, преимущественно из местной жизни. А простые, лаконичные новеллки самого Жердина! Они занимали всего подвальчик, но рассказывали о многих важных событиях из жизни кочевых оленеводов. Тут и новелла "Прощание с духами" - о том, как молоденькая русская учительница Валя Плюса уговорила упрямого старика Ивана Бусанова подарить свои шаманьи атрибуты в школьный музей и как Бусанов, прощаясь с духами, устроил перед школой последнее камлание. Тут и новелла "Сливовая косточка", в которой говорилось, словно о чуде, как из сливовой косточки, посаженной той же Валей Плюсой, в тундре выросло деревце, как всем интернатом ухаживали за ним и деревце набирало рост несмотря на студеный ветер с океана и скупое северное солнце.