Багровый молот - [70]

Они стояли, бессильно глядя, как солдаты отступают назад, как подрагивают в их руках серые клинья ножей.

Лицо Томаса было застывшим, неживым, как старый могильный камень. Пальцы стискивали аркебузу, на щеках прыгали комки желваков. В какой-то момент солдат, что держал Веронику, замешкался, повернулся к Томасу спиной. В ту же секунду раздался выстрел. Шею солдата разорвало пулей. Он рухнул на землю, словно пустой холщовый мешок. Вероника стояла на месте, втянув голову в плечи, не замечая, как чужая кровь темными каплями стекает вниз по ее лбу.

— Решили поиграть? — быстро проговорил мыльноглазый. Жирный коричневый ил поднимался со дна его светлых зрачков. — Со мной этот номер не выйдет. Клянусь девятью небесами и девятью преисподними, вы ее не получите. Она отправится со мной. В Бамберг или пред очи святого Петра.

Альфред вдруг вспомнил, как зовут этого солдата. Адам Блюмсфельд, капрал. Он часто стоял в оцеплении во время казней, он был одним из тех, кто пришел арестовать Катарину Хаан и ее детей.

— Что ты можешь сделать? — сдавленно проговорил Ханс, приподнимаясь на локте. — Стоит тебе повернуться спиной — и получишь пулю. Нас трое, а ты один.

— Я могу подождать.

— Подождать темноты? Ты даже не сможешь услышать, как мы встанем у тебя за спиной.

— Я могу подождать темноты. А вы — нет. По распоряжению ее дорогого папаши, — он скосил глаза в сторону Урсулы, — все дороги на расстоянии двадцати миль от Бамберга охраняют конные патрули. Они проезжают здесь дважды. Утром и вечером, по наступлении сумерек. Я могу подождать. И увезу в Бамберг обеих.

— Ты лжешь.

— Приложи ухо к земле, и ты услышишь стук конских копыт. Шесть всадников в стальной броне, с пистолетами и палашами. Надеюсь, они не убьют вас сразу, а затравят, как охотники травят оленя.

Альфред чувствовал, как холодеют его пальцы, как ледяной пот бежит по спине. Сердце, что стучало так часто всего несколько минут назад, рвалось вперед, подстегиваемое надеждой, билось теперь слабо и обреченно — так бьется оно в груди умирающего старика. Он не может позволить ему забрать Урсулу. Он не может ждать. Все было бы по-другому, если бы он не любил ее… Но он не сможет выстрелить, зная, что пуля ранит ее. Глупо, не правда ли? Разве вред, который может причинить жалкая пуля, можно сравнить с тем кошмаром, который ожидает Урсулу в тюрьме? Разум кричал ему: действуй, не медли! Сердце шептало: ты видишь ее в последний раз.

— У этой истории будет забавный конец, — скривив рот улыбкой, произнес мыльноглазый. — Заговорщиков, поднявших руку на солдат князя-епископа, сожгут вместе с теми, кого они пожелали спасти.

Только сейчас Альфред обратил внимание, как изменился голос солдата — стал резким, гнусавым, надтреснутым, как звук грубой пастушьей дудки.

Ханс что-то ответил ему. Но что именно — Альфред не слышал. В глазах потемнело, свинцовая тяжесть заполнила все.

Стиснув ладонями виски, он рухнул на землю.

Глава 23

Когда он открыл глаза, на небе появились первые звезды. От реки поднимался туман, грустно шелестели деревья, и желтый домик смотрителя на той стороне дороги казался размытым серым пятном. Шелест деревьев, шепот воды, хрип умирающей лошади. Ничего больше.

— Я ждал, когда ты проснешься, — сказал Ханс. Он сидел на земле, привалившись спиной к тонкому ивовому стволу. В его руке почему-то был пистолет.

— Где Урсула?

Молчание.

— Как ты мог позволить увезти ее?! — Голос Альфреда был неровным, слова прыгали то вниз, то вверх, как голова утопающего пловца, в одну секунду переходили с хриплого баса на острый, режущий визг. — Как ты мог? Ты ведь знаешь, что они сделают с ней…

— Патруль должен был вот-вот появиться. — В голосе Ханса было странное, пугающее спокойствие. Он говорил так, как будто ничего не случилось. — И я его отпустил. Вначале этот мерзавец собирался повернуть коня к Бамбергу. Думал, наверное, что мы круглые идиоты. Конечно, если б он поскакал в Бамберг, то уже через четверть часа вернулся бы сюда с подмогой.

Ханс закашлялся, густо сплюнул на траву.

— Я сказал ему, — продолжил он, вытерев рот, — чтобы он отправлялся в Цайль и не медлил, иначе я всажу свинцовый орех ему в позвоночник. А когда он убрался, Томас увез Веронику. Они поехали через лес — там есть старая охотничья тропа, на которой точно не встретишь солдат. Она выведет их к развилке, где ждет Вильгельм. Вот и всё.

— Если б ты любил ее, то не дал бы ее увезти.

— А кто любил ее? Ты, Альф? И много было толку от этой любви?

— Я бы умер, но не позволил…

— Вот и умер бы, черт тебя подери!! А не падал бы в обморок, как перенервничавшая девица. Пойми же, дурак ты этакий, мы ничего не могли больше сделать. Ничего! Три человека, из которых один ранен, а другой без сознания, против шести всадников патруля. Нас перебили бы на месте, а Урсулу и Веронику отвезли бы обратно к викарию.

— И где, по-твоему, этот патруль? Тащится из Бамберга на костылях? Блюмсфельд нас обманул, неужели тебе непонятно!

Ханс снова закашлялся, захрипел, сплюнул на траву красным.

— А они уже были здесь, вот в чем штука… Всего через четверть часа после того, как Томас увез Веронику. Удивлен? Честно сказать, я тоже не понимаю. Не понимаю, как мы остались живы. По счастью, это были солдаты гарнизона, а не ублюдки викария. Шесть всадников на свежих конях. Наверное, думали, что сейчас завершат объезд и отправятся по домам, спать. — На губах Ханса появилась хитрая, вымученная улыбка. — Когда они увидели все это, у них глаза повылезали на лоб. Я крикнул им, что на нас напали и что мой товарищ — тут я, конечно, показал на тебя — подстрелил одного из этих негодяев, подосланных врагами его сиятельства. Я крикнул, что они, эти самые негодяи, отбили арестованных и поскакали по дороге в Цайль. И представляешь, болваны поверили! Хорошо еще, что никто из них не догадался зайти в домик смотрителя. Иначе, боюсь, нас с тобой гнали бы сейчас домой в кандалах.