Багровая земля - [3]

– Он жив, – прочитала мои мысли Сухайла. – Даже может говорить. Сегодня впервые пришел в себя.

– Чем говорить? – не поверил я. – У него же нет лица. Нет губ…

– Зато есть язык. Спрашивайте, я переведу.

Я проглотил ставший вдруг плотным воздух и спросил:

– Как тебя зовут?

– Барот, – прошелестело от подушки.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать.

– Как… это случилось?

– Мы наступали… Фосфорный снаряд… А… а кишлак взяли? – обеспокоенно спросил Барот.

– Конечно, взяли, – кивнула Сухайла. – А тебя представили к награде. Молодец, ты настоящий коммандос!

Там, где были веки, что-то заблестело, и по шероховатостям коросты скатилась слеза: его, рядового солдата, прилюдно похвалила женщина-генерал, которую знает весь Афганистан.

На соседней койке лежал пехотинец Динмухаммад. Ему двадцать два года, он охранял цистерны с бензином, а когда в них попал снаряд, Динмухаммад живым факелом бросился к речке. Больше ничего не помнит.

Разговор давался трудно, буквально через две минуты обожженные обмякли, и им пришлось делать уколы.

А потом была встреча с начальником госпиталя генерал-майором Валаятом Хабиби. Он рассказывал о своих коллегах, вспоминал прекрасный город на Неве, годы учебы в Военно-медицинской академии, я что-то записывал, что-то уточнял, но все делал в состоянии какого-то транса: перед глазами – искалеченные дети, сожженные солдаты…

Из госпиталя я уходил совершенно раздавленный и думал только об одном: что должен, просто обязан увидеть варваров, которые сеют такие страдания. И не просто увидеть, а с ними поговорить, показать им фотографии, сделанные в палатах!

Но как встретиться с душманами, да так, чтобы говорили не их автоматы, а они сами?

После посещения госпиталя я думал, что теперь меня ничто не проймет, что отныне буду ходить со спекшимся сердцем, и от потрясений застрахован. Но ближе к закату я увидел такое… Нет, об этом позже. Сейчас – не могу.

А пока о другом, о том, как закончился этот врезавшийся в память день. Я разыскал товарищей, которые свели меня с сотрудниками пятого управления МГБ[4]. Именно эти люди ведут работу в бандах, именно они, ежеминутно рискуя жизнью, добывают сведения о путях следования караванов с оружием, месте и времени нападения на посты, кишлаки и автомобильные колонны. Проводят эти люди и более глубокую, тонкую работу. Как раз одну из таких операций готовили Рашид и Саидакбар, когда меня ввели в их кабинет.

Глава вторая

Пока мы ждали, когда у Рашида отрастет борода, Саидакбар решил сводить меня в местный музей.

– Заодно узнаешь, почему никто из пришлых завоевателей так и не смог покорить Афганистан, – таинственно намекнул он. – Кто только ни пытался овладеть, как тогда говорили, «ключом от Индии» – и древние греки, и персы, и англичане, и всех мы либо выгоняли, либо оставляли в нашей земле.

Музей, что и говорить, оказался великолепен. Какие тут хранились ковры, кинжалы, сабли, вазы, серьги, браслеты и многое, многое другое! Но Саидакбар и вынырнувший откуда-то хранитель по имени Гафур, не давая задержаться у витрин, тянули меня куда-то дальше.

– Ну, что вы, в самом деле, – отбивался я, – дайте хоть саблями полюбоваться!

– Потом, – стуча протезом, настойчиво предлагал мне идти дальше Гафур. – Уважаемого шурави[5] ждет наш главный экспонат.

То, что я увидел в соседнем зале, действительно можно было назвать главным экспонатом. Как известно, в исламе запрещено изображение человеческого лица, поэтому ни в одной мечети, ни в одном музее вы не увидите чьих-либо портретов, а тут – огромное полотно, на котором изображен какой-то рыжий дядька, с пышными бакенбардами и развевающимися усами. Он сидел на коне, причем смотрел не вперед, а куда-то вбок, лицо откровенно страдальческое.

– Кто это? – недоуменно спросил я.

– О-о, это известный человек, – назидательно поднял палец Гафур. – Его хорошо знают. Особенно в Англии, – с нажимом добавил Гафур. – Я позволю себе напомнить, что инглизи, как называют у нас англичан, три раза пытались поставить нас на колени. Первая война была в 1838–1842 годах, вторая в 1878–1880 и третья в 1919-м.

Все три раза инглизи были вынуждены убираться восвояси. А вот этот, – ткнул он пальцем в картину, – уцелел. Его зовут Смит, капитан Смит. Наши деды посадили его на коня, сказали, чтобы тот скакал без передышки и передал своим начальникам то, что произносит каждый афганец вместе с молитвой: «Мы сотрем вас с лица земли, как корова слизывает траву, вы нас никогда не победите. А если придете снова, то знайте, что земли для английских могил у нас хватит».

– Минутку, – остановил я его, – а что на этом стенде за тетрадь? Можно полистать?.. Да она на английском языке, а в ней стихи! – изумился я.

– Это трофей, – не без гордости заметил Гафур. – Тетрадь принадлежала капитану Сомерсетского полка легкой пехоты Томасу Блэйку. Отступая, капитан забыл о ней, и тетрадь оказалась у нас. 18 января 1919 года он признался: «Надо же быть таким идиотом! Давно следовало плюнуть на затасканную Европу. Вот где разгуляешься – в колониях! Для всех этих оборванцев я – сахиб, господин, божество».

А вот в чем он был уверен 7 мая: «Война кончится быстро, ведь у нас семикратное превосходство. Теперь мы полностью покончим с Афганским государством. Вперед, на Кабул!».