Багратион. Бог рати он - [35]

Двигало Павлом Петровичем и другое чувство — хотя и запоздалая, но все же отместка его родной матери. Когда-то, еще во время турецкой войны, он просил у нее позволения отправиться в армию Потемкина в скромном звании волонтера. Но Екатерина не дозволила ему этого под предлогом скорого разрешения от бремени его супруги и выразила к тому же опасение, что Южный климат может повредить его здоровью. То же повторилось и во время шведской войны.

— Что скажет Европа, видя бездействие наследника престола в военное время? — вскипел Павел.

— Она скажет, что ты послушный сын, — спокойно и холодно возразила ему императрица.

Но какое же горькое чувство обиды пережил он, когда вслед за этим она, его мать, сочинила комедию под названием «Горе-Богатырь» и приказала ее разыграть в Эрмитаже. В пьесе был выставлен неразумный сын-царевич, просившийся у матери-царицы на войну. Мать отпустила его неохотно. Он же, вместо того, чтобы проявить в бою образцы мужества и отваги, только смешил всех своими чудачествами и неумными забавами.

Говорили, что своим насмешливым произведением Екатерина хотела высмеять шведского короля Густава Третьего, затеявшего неудачную войну с русской державой. Но более прозорливые тут же без труда догадались, что мишенью, в которую императрица направляла свои стрелы, был ее собственный сын. «Горе-Богатырь» был как бы еще одним подтверждением того решения, что она давно уже вынашивала: не сыну Павлу, который суть слабоумное существо, а ее внуку Александру следовало передать трон.

Теперь Павел мог доказать всем, как чудовищно жестока была к сыну почившая в Бозе императрица и как справедлив к сыну собственному и по-государственному дальновиден он.

Меж тем сражения — не смотры пред окнами дворца. И солдафон не значит солдат. Сии различия до Павла вряд ли могли дойти. Однако о них знал австрийский император Франц, который с распростертыми объятиями принял августейшего гостя, кстати говоря, своего будущего родственника. В те дни как раз уже был подписан договор о браке великой княжны Александры Павловны, старшей сестры Константина, с братом австрийского императора — эрцгерцогом Иосифом.

Великому князю были приготовлены апартаменты в Бурге, императорском дворце, где он и расположился. Обедал постоянно с его величеством, а свита его — за гофмаршальским столом. И почти каждый день — парады и смотры войск. Голова шла кругом у великого князя от такого гостеприимства. И если бы не напоминания Дерфельдена о том, что Суворов в Италии одерживает победу за победой, неизвестно, сколько бы еще дней длилось пребывание в Вене.

Генерал от инфантерии Вильгельм Христофорович Дерфельден был давним сподвижником Суворова, хорошо знал его натуру и близкую ему по духу «науку побеждать». Отправляя его в Италию в свите собственного сына, Павел даже полагал, что старый генерал, коли что случится с самим главнокомандующим, сможет его заменить.

Настойчивость Вильгельма Христофоровича наконец дошла до великого князя, и он заторопился.

— Ваше величество, как ни чудесно у вас в Вене, но долг повелевает мною, — Константин стал прощаться.

— Мой долг сделать все, чтобы воспоминания о Вене и венцах стали самыми приятными в вашей жизни, — произнес император. — Однако долг у нас, августейших особ, всегда должен быть на первом месте… Кстати; а почему бы вашему высочеству вместо Италии не отправиться на Рейн? Ваш будущий зять эрцгерцог Иосиф как раз назначен мною главнокомандующим моею армиею, действующей там против Франции.

«Действующая армия» — то сказано было с некоторым преувеличением. Армия скорее стояла на биваке, не прибегая к активным действиям, ожидая лишь подхода корпуса Корсакова да стремительного прорыва Суворова через север Италии и Швейцарские Альпы.

Что же было в тех словах? Умысел: а вдруг что-либо непредвиденное случится с великим князем там, где войска не просто маршируют, а где льется кровь? И не уберечь, а благословить сына императора-союзника на возможную смерть — сия мысль не могла не беспокоить австрийского императора.

Справедливости же ради следует сказать, что великий князь хотя и начал службу с солдафонства, оказался не робкого десятка. И в дальнейшем Суворову не раз приходилось хвататься за голову и причитать:

— Господи, не дай случиться непоправимому. Коли что произойдет с великим князем, я его не переживу.

Впрочем, подчас отвага ходит об руку с безрассудством. Второе качество даже перевешивает первое. И тогда не знаешь, чего же пуще остерегаться в таком, с позволения сказать, смельчаке.

Выступив из Милана, союзная армия двадцать первого апреля достигла берегов По. А через пять дней уже перешла реку.

Этим стремительным наступлением Суворов спешил вбить клин между войсками Моро и Макдональда. Сейчас же крайней точкою клина, его острием оказался отряд Багратиона, укрепившийся в Вогерах. Сюда, на самый ответственный участок, прибыл фельдмаршал, а следом за ним и полковник граф Романов, иначе — великий князь Константин.

— Какая досада, милейший Александр Васильевич, — обратился к фельдмаршалу сын Павла, — я только что узнал: пала крепость Пескиера. И такой успех союзных войск: взято девяносто орудий и восемнадцать канонерских лодок. Прав был отменно знающий вас Вильгельм Христофорович: мы явились к шапочному разбору.