Багдадский Вор - [82]

Затем они остановились в нерешительности и обернулись к умлино, словно прося его совета.

Махмуд Дауд умело использовал эту короткую заминку. Он шагнул вперед с улыбкой на своем обычно серьезном темном лице.

– Приветствую тебя, мой народ! – сказал он, протянув руки в церемонном пожелании мира.

Он медленно и величественно подошел к толпе, и они инстинктивно расступились перед ним.

Тут и там он узнавал в толпе знакомое лицо и обращался к нему по имени:

– Привет тебе, Лакага! Привет, Л’вана! Привет, сын Асафи!

И они приветствовали его в ответ.

Мгновения спустя он предстал перед знахарем, стоявшим на расстоянии полудюжины футов от идолов, покрытых глиной.

– Приветствую тебя, умлино! – повторил Дауд.

Умлино посмотрел на него. Бегающие глаза знахаря дико блестели, но этот блеск тут же сменился хитрой усмешкой.

– Приветствую тебя, господин! – учтиво ответил умлино и поклонился.

Махмуд Дауд смотрел на него. Он был фанатиком и презирал язычество и поэтому никогда не обращал внимания на знахарей, живших возле краалей и наживавшихся на слугах Ди-Ди. И все же Дауд был уверен, что перед ним именно новый знахарь.

Дауд мгновенно окинул его взглядом и быстрее щелчка фотоаппарата определил, что этот человек не принадлежал ни к одному из племен, что обитали в краалях близ большого бассейна Л’Попо. Без сомнения, он пришел из глубин континента. Знахарь выглядел не так, как остальные. Его волосы были тщательно уложены в виде шлема и украшены двумя рогами антилопы. Его ноги были закрыты медными браслетами, каждый из которых вился змейкой от ступни до колена, и медные же широкие и гладкие браслеты были на его плечах. Его тело было покрыто охрой, а его лицо было закрашено слоем белой краски, на которой были нарисованы алые полоски.

Его мощную шею обвивали бесчисленные нити бус. С его пояса свисало множество амулетов, которые брякали при каждом движении. В осанке, которую приняло его огромное мускулистое тело, было нечто зловещее и, в своем дикарском роде, превосходное.

Махмуд Дауд сказал себе, что этот знахарь не был обычным шарлатаном, живущим за счет суеверий и страхов чернокожих. По африканским меркам тот был даже богат. Все, что на нем было надето, в совокупности стоило несколько слоновьих бивней.

В правой руке знахаря был посох из черного дерева с золотой верхушкой. С нее свисал некий круглый предмет, напоминавший сушеную тыкву, но при рассмотрении оказавшийся человеческой головой, засушенной с почти академическим знанием дела. Дауд вздрогнул.

Нет-нет, этого знахаря нельзя было запугать или подкупить. Он был создан по подобию Чакки и Лобенгулы. Он был хитер и умен, и победить его можно было только хитростью и умом.

Махмуд Дауд заговорил, и слова его были искренни и серьезны.

– До меня дошли слухи о твоей великой силе, о умлино, – сказал он, присаживаясь на корточки с небрежным изяществом и знаком показывая собеседнику последовать его примеру. – Слава о…

Внезапно он остановился. Дауду показалось, что где-то, очень близко, приглушенный голос едва разборчиво, словно задыхаясь, прошептал его имя. Но, конечно же, это было невозможно. Мгновенное наваждение и молчание Дауда длились меньше секунды, и он продолжил свою речь почти без запинки:

– Слава о твоей мудрости достигла побережья. Взгляни на меня – я пришел к тебе.

Знахарь отвечал ему в том же тоне:

– Твои слова подобны мягким ветрам в ночи, что смягчают ее ужасные часы. Благодарю тебя! Но я также слышал, что ты – магометанин, веришь в единого бога и оттого презираешь ремесло наших хижин и проповедуешь свою веру в краалях.

Араб улыбнулся. На миг он смешался и не мог решить, что сказать дальше. Доверие знахаря было безвозвратно утеряно, ведь Дауд, как истинный араб, славился своим миссионерским пылом не менее, чем своей деловой хваткой, и, сказать по правде, подкреплял свои проповеди частым и щедрым применением шамбока.

Араб замолчал на несколько секунд и оглянулся.

Вокруг была толпа чернокожих, которые разрывались между страхом перед Махмудом Али Даудом и суеверным трепетом перед знахарем. Где-то на задворках их диких и нетренированных умов было понимание, что вскоре от них потребуется решение, принятия которого туземцы подсознательно боялись.

Поэтому они озабоченно переговаривались между собой. Их неровная беседа прерывалась неожиданными паузами и гортанными криками. За короткими промежутками ощутимой тишины следовали резкие, бурные выкрики.

Араб понимал, что стоит на краю катастрофы. Одно неверное слово или движение – и лавина черных тел обрушится на него и погребет под собою. Поэтому он сидел не шевелясь и следил за толпой, прикрыв глаза. Его нервная дрожь была едва заметна.

Внезапно ему показалось, что где-то поблизости тот же глухой, придушенный голос снова позвал его.

В тот же миг Дауд почувствовал, что за ним определенно наблюдал некий посторонний разум, который одновременно умолял и требовал. Этот разум не принадлежал ни знахарю и ни одному из африканцев в толпе. Это был некий высший разум, и он пытался связаться с Даудом. Последний почувствовал беспокойство, но попытался убедить себя, что это была лишь химера, созданная его воображением.