Багамарама - [10]

Мы съехали с моста и еще несколько миль мчались на юг почти до упора, туда, где кончается трасса и начинается национальный природный заповедник Коронадо. Остров в этой части сужен до невозможности — порой достигает нескольких сотен ярдов в ширину. Посмотришь налево — необъятная ширь океана, направо — лагуна Редфиш, а прямо по курсу на много-много миль тянется тоненькая полоска земли, разделяющая водное пространство пополам: на востоке — пляж, в центре — дюны, низким пологим берегом сбегающие к морю на западе.

«Холодная война» все-таки кое в чем сослужила хорошую службу. В те времена, когда каждый рвался первым освоить космическое пространство, НАСА захапало себе здоровенный шматок восточного берега Флориды, дабы прозорливые русские ненароком не углядели, что там творится на мысе Канаверал. Потом, когда напряжение стало ослабевать, НАСА передало почти всю буферную зону на попечение Службы охраны национальных парков, а к Флориде вернулись примерно двадцать миль нетронутой, почти девственной, земли вдоль берега океана.

Мы миновали домик, где размещались приставленные к этой территории рейнджеры, и лодочную станцию с просторной парковкой. Здесь было пусто — парочка джипов да трейлеров, и все. Время не рыбацкое — жарища стоит. Мы съехали с трассы на проселочную дорогу — грязь да ракушки — и пронеслись мимо знака с надписью: «Въезд только для арендаторов».

Я обратился к парнишке за рулем:

— Сворачивай сюда.

Дорога змеилась среди пальм и зарослей дикого винограда. Она уходила в глубь лагуны, кружила вокруг да около и наконец выходила на расчищенный под пашню участок земли вдоль берега. Ярдов на пятьдесят от берега в воду отходил длинный деревянный мол. За ним, крыльцом к воде, стоял первый из нескольких домов, окаймлявших лагуну, — больших низкорослых «изб» с длинными верандами и широкими, опускающимися к самой земле крышами, обитыми давно проржавевшей жестью. Приличных домов здесь не осталось: все они были довольно старыми и заброшенными, поскольку, совершенно очевидно, давным-давно пустовали. Древние кедры с изъеденными трухлявыми стволами, раскинув узловатые ветви, стояли вдоль деревенской дороги. То тут, то там виднелись остовы сгнивших лодок и каркасы проржавевших пикапов, на которых некогда возили бочки с вином. Чернел гнилыми остями завалившийся штакетник.

— Ты здесь живешь? — спросил один из моих попутчиков. — Город-призрак какой-то.

— Добро пожаловать в Ла-Донну, — ответил я. — Население общим числом два человека.

Это я и Дрыщ. Его многочисленные подружки — не в счет, их там перебывало видимо-невидимо. Барбару я тоже не считал, хотя до того, как меня забрали в Бейпойнт, она здесь почти обосновалась. Я уповал, что со временем все само утрясется и наши отношения перерастут в нечто постоянное. Вероятно, она рассчитывала на то же самое. Вслух никто на эту тему не посягал — вроде как запретная территория: у каждого имелась масса планов и замыслов, которые надо было осуществить, прежде чем касаться подобных вопросов.

— Ух ты, давай пивом ужремся! — воскликнул один из моих попутчиков. Другой предложил купить билет до Коста-Рики, попробовать тамошнюю волну и марихуану. Ну вот, наконец-то сбудутся мечты американской молодежи. Приятно сознавать, что и я приложил к этому толику стараний.

Я вылез из ржавенького «вольво» и направился к своей усадьбе пешком. Миновал зеленую мемориальную доску с золотой гравировкой: «Город Ла-Донна». Ниже шел краткий экскурс в происхождение названия. Известно, что источники имени Ла-Донна окутаны тайной, раньше здесь было поселение индейского племени тимукуана, о чем свидетельствуют многочисленные захоронения пустых раковин и целая сеть каналов, соединяющих лагуну с океаном. В более поздние годы, в начале двадцатого столетия, здешние постройки скупили зажиточные цитрусовые плантаторы и разбили на этом месте семейные усадьбы.

Впрочем, об одном историческом событии надпись умалчивала. В шестидесятых годах здесь развернулась целая война. Государство, в алчной попытке расширить свои береговые владения, попыталось конфисковать землю у потомков тех самых «зажиточных плантаторов». Может быть, «конфисковать» — сильно сказано, но по большому счету произошло именно так. Владельцам каждой усадьбы предложили убогую сумму и право пожизненной аренды. То есть со смертью собственника земля переходила в руки правительства, а все наследники — побоку.

Мой старый дед Частин отнюдь не был таким «зажиточным плантатором», как его предки — можно назвать его оригиналом и черной овцой в стаде, — однако уж если он и был простаком, так простаком твердолобым. Когда все остальные землевладельцы подписали документы в пользу государства, мой дед принялся воевать. На свои скудные средства он нанял кучу адвокатов и запустил многолетнюю тяжбу. Его позиция строилась на том, что для него земля — средство к существованию, а не просто жилье, а бизнес нельзя взять и вырвать с корнем. Фигурально выражаясь.

Кто-то сходит с ума по орхидеям, кто-то увлекается розами. У деда тоже была страсть: он коллекционировал пальмы. Мой славный предок исколесил весь мир в поисках редких экземпляров: побывал на Мадагаскаре, Канарах, в Таиланде и на Кубе. Отовсюду тащил стручки и семена, чудом провозил через таможню молодые деревца — ведь он не был исследователем и не имел права ввозить в страну представителей чужеземной флоры и фауны. Как-то раз мою бабушку задержали в международном аэропорту Майами — служащий обнаружил в ее чемодане индийскую веерную пальму в три фута длиной. Не беда, зато следом за ней дедушка протащил в зонтике пальму чуть меньшего размера. Как говорится, в семье не без контрабандиста.