Бабушкино море - [4]

— До-го-няй! — кричит Люда и перевёртывается на спину.

Она лежит на волне, как на кровати, лежит, а не тонет. Море то приподымает её, то тихонько опускает вниз.

— Люд-ка-а! — кричит Света у бережка.

Она смотрит на Ладу и трёт потихоньку ногу об ногу. Потерев друг о дружку ноги, Света падает в воду. Упав, она бьёт по воде ногами, оглядывается и плюётся. Над ней подымается белый высокий столб.

— До-свиданьица! — говорит Света и ныряет в воду.

Над водой подымается её толстая ножка. Ляля смотрит, раскрывши рот, как Света кивает ей ногой.

«Счастливые, им хорошо. Отчего им так хорошо? А мне страшно. Я не хочу, чтоб мне было страшно!» — думает Ляля.

Ляля входит в воду по щиколотку. От холода дыханье у неё на минутку обрывается. И вдруг, неизвестно почему, ей становится весело-весело! Она сразмаху плюхается в воду, машет руками, как Люда. Потом подпрыгивает, как Света, и тут у неё из-под ног исчезает дно.

Где дно?! Дна нет.

— А-а!! — кричит Ляля. — Нет дна! Ой, нет дна! Утону!

И тонет.

Вот уже её голова под водой, а руки торчат высоко над водой. Лялины пальцы сами сжимаются и разжимаются, будто хватая воздух. Ляля захлёбывается. Она глотает горько-солёную воду…

Дна нет.

И вдруг рядом с ней появляется под водою какое-то жёлтое пятно.

Оно растекается и колеблется. Длинные щупальца тянутся к ней. Что это? Это кто-то услышал, что Ляля кричит, и пришёл спасать её.

— Мама, мама! — кричит под водою Ляля, захлебываясь водой.

Над её макушкой бегут пузырики.

А тот, кто пришёл её спасать, быстро и крепко хватает Лялю за волосы. Ляле тоже хочется поскорей ухватиться за этого человека. Хочется выплыть, вздохнуть, дышать.

Она рвётся из рук и то на минутку всплывает, то опять уходит под воду. Но этот невидимый крепко держит Лялю за волосы. Он волочит её за собой.

— Ой, отнусти-те! — кричит Ляля.

Её отпускают. Ляля становится на ноги. Во рту и в носу у неё вода. Она дышит, широко раскрывши рот. Она, подымает тощие руки и словно дышит руками…

Отдышавшись, она замечает Люду. Значит, это Люда её спасла!

Лицо у Люды довольное и хитрое. Люда, вытащила её из воды. За косы вытащила… А, может, это она, только баловалась и нарочно тянула её не за руки, а за косы?..

— Ишь ты, чуть не потопла! — говорит Света. — Идём скорее на бережок. Отогреешься…

— Не пойду!.. — икая и задыхаясь, вдруг говорит Ляля. — Людка в воде таскала меня за волосы.

— А ты ж как хотела? За пятки, чтой ли? — удивляется Люда. — Утоплых всегда таскают за косы…

И вдруг она замечает, что Ляля вся синяя.

— Идём же, ну! — говорит Люда.

Но Ляля не отвечает. Она плюёт солёной водой.

— Замёрзнешь! — кричит, испугавшись, Люда и, вдруг подхватив Лялю подмышки, волочит её за собой.

— Пусти!!!

Но Люда не слушает. Люда, бежит к берегу, а Ляля бьёт ногами по воде и отбивается от Люды изо всех сил.

— Мне больно! — кричит Ляля и плачет. — Ты зачем таскаешь меня, как деревянную!

— Да ты же тонула! — говорит Люда.

— Эх, и купаться даже но может! — говорит Света, когда Ляля и Люда выходят на берег.

Ляле горько и холодно.

«Им хорошо! — задыхаясь, думает она. — Я бы тоже так плавала, если б у нас на Староневском прямо под окошками было море!.. Они здешние… Море ихнее…» И, вдруг заплакав, она кричит:

— Чтоб… чтоб такая большая и так за косы хвататься!

— Гляди-ка!.. Бабке хочет наябедничать, — толкая Свету, говорит Люда.

— Вам хорошо! Море ваше! — плача, говорит Ляля, садится на песок и торопливо натягивает платье на мокрое тело.

В это время подходит к берегу большая лодка, груженная камышом. От камышей пахнет сыростью, болотной травой и плесенью. Какой-то старик закатывает брюки и выходит из лодки.

— А зачем ему камыши? — спрашивает сквозь слёзы Ляля.

— Как так «зачем»?.. А печку топить? Разве у вас без печей живут?

Ляле стыдно сказать, что у них в городе дом без печей, без собачьей будки, без деревьев в саду, без моря.

— Печки нет, — говорит она. — Зато есть двор, и есть трубы, и паровое… И есть кочегар. Он топит один на весь двор. А в доме семь этажей… И после войны все стёкла новые поставили, а сады у нас посредине города. Там ограды и памятники. Есть даже памятник дедушке Крылову — вот который про слона и моську сочинил. Немец в него как целил, а не попал… Он сидит на камне и вокруг петухи, и вошки, и есть журавль… Не живой, а тоже памятник…

— Завралась, — говорит Люда, — думаешь, не видали мы памятника? У нас тоже есть памятник «Жертв Революции». С флагом.

— А у нас есть поде «Жертв Революции», — говорит Ляля. — Посредине города. Всё в цепочках.

— Ой-я! — говорит Света и разводит толстыми ручками.

— Завралась! — говорит Люда. — Цепки не может быть посреди поля. Какая такая цепка?

— А вот такая! — говорит Ляля. — Можешь даже маму мою спросить.

— И спрошу, что ты думаешь?

— А мой папа был в Африке, — говорит Ляля. — Там дети бегают голые посредине города…

Он сам видал.

— Так ты думаешь, мы не слыхали про Африку?! — говорит Люда. — А талые потому, что капиталисты там. Когда у нас Михайловна овдовела, так ей из Рыбтреста сразу выдали ордера на калоши и полупальтики для всех пятерых ребят. А в Африке малолетки голые!..

— О-лень-ка! — кричит, показавшись вверху над скалою, тётя Сватья и придерживает рукой край летящей косынки. — Ты, что ж, загулялась, деточка? Мамочка кличет, по саду бегает. «Не утопла бы», — говорит. А я говорю, грех накликаете, Зинаида Михайловна! Зачем ей утопнуть? Дитё гуляет… Так ты обедать иди, Оленька. Обедать тебе сготовлено.