…Была вторая половина августа. Уборка хлеба давно кончилась; оставались кое-где яровое да греча; пахали, сеяли, шла молотьба.
Юрий только что вернулся в обеду, с поля. На балконе сидела ожидавшая его Наталья Федоровна.
Собаки залаяли громко, неистово — приехал кто-то чужой.
Юрий вошел на балкон бледный, с телеграммой в руках.
— Из-за границы!.. — сказал он изменившимся голосом, подавая матери развернутый листок.
Наталья Федоровна, пробежав его глазами, вскрикнула.
Они весь день боялись оставаться вдвоем. Они провели ночь в слезах и воспоминаниях.
Солнце — не яркое, почти осеннее солнце, — заливало своими мягкими лучами небольшой расчищенный круг перед балконом.
На песке сидела хорошенькая белокурая девочка и играла, укладывая песок в конические деревянные игрушечные формы.
Личико у нее было озабоченное, лобик смешно нахмурился и губки вытянулись вперед.
Юрий, сидя на балконе, любовно смотрел на девочку. Она была похожа на Ненси.
— Мама, — сказал он взволнованно сидящей тут же Наталье Федоровне, — скажи, как воспитывать женщину?
— Любить надо, — кротко ответила мать.
Но этот ответ не удовлетворил Юрия.
«Любить!.. — думал он грустно. — Ее любили… и что же? только замучили»…
Наталья Федоровна давно ушла, а Юрий остался сидеть, погруженный в думы:
«Убивать в человеке зверя… Нет, — не убивать — подчинять его духу… Так с детства — тогда хорошо».
Девочка, с тем же озабоченным видом, укладывала песок, высыпала из формочек и украшала его тогда пучками зеленой травы, лежащей у нее в платьице.
Солнце ласково золотило ее головку…
* * *
Прошел год. В огромных залах Академии Художеств по целым дням шумно разгуливала пестрая, оживленная толпа. Выставка была в полном разгаре. Большие, средние и малые полотна, разукрашенные рамами, глядели со стен.
Около очень большого размера картины густою массой постоянно теснилась публика. Раздавались громкие похвалы.
Художник, известный когда-то мастерским изображением натуры и пять лет уже отсутствовавший на выставках, — появился снова, с другим совсем направлением, и снова заставил говорить о себе.
В углу картины, возле самой рамы, размашистым почерком значилось: Антонин Гремячий.
С полотна глядели загадочные, лучистые, проникновенные глаза Ненси. Но только изменен был первоначальный план.
Среди волн прозрачного воздуха, вся залитая неизвестно откуда льющимся светом, окутанная похожим на серый туман плащом, с длинными, падающими по плечам волосами — стояла золотокудрая женщина… строгая… Картина называлась «Вечность»…
Н. Анненкова-Бернар.
«Вестник Европы», №№ 4–6, 1902
