Бабушки - [43]

— Это даже не ложь, — ответила Виктория.

Итак, Виктория села в машину Эдварда и Элис, и ее отвезли через утреннюю деревушку на станцию.

Виктория сама никогда не садилась за руль, ей не приходилось, и мастерство и скорость, с которой Элис вела машину, удручали ее. Она утешала сама себя: «Я тоже кое-что умею».

Когда они доехали до станции, Элис взяла свою сумку, пошла в кассу и купила билет. «Поезд через час».

Они стояли и ждали. Виктория понимала, что эта женщина хоть и внушала ей страх, но желала добра, хотя… имеет ли это значение? Важным было лишь то, что ей нравится Мэри.

— Я себя такой дурочкой чувствую, — робко сказала она. — И не знаю, что подумают Стэйвни. Я должна быть благодарна им, но… на этом все.

— Бедная. Мне очень жаль. Я им объясню, — когда подошел поезд, она даже поцеловала Викторию, и, кажется, от души. — Всякое бывает, — добавила она, довольная своей попыткой дать всему определение. — Не думаю, что они поймут, что тебе просто на природе не нравится.

— Ужасно, просто ужасно не нравится, — с чувством подхватила Виктория и села в поезд, который унесет ее навсегда — если бы только все могло быть так, как ей хочется.

Через несколько дней домой вернулась и Мэри. Виктория заметила, каким унылым взглядом дочка окинула их квартирку: ее не радовал дом, в который Виктория вернулась с таким облегчением, — все только самое необходимое, и все строго расставлено по местам. Мэри подошла к окну, посмотрела вниз, на залитую бетоном землю, Виктории даже спрашивать не пришлось, по чему она тоскует.

Мэри все повторяла, обнимая маму:

— Ты моя мамочка, и я всегда буду тебя любить.

Бесси с Викторией обменялись мрачными улыбками, и скоро Мэри забыла об этом.

Томас дважды водил ее на концерты африканской музыки, но для нее там было слишком шумно. Она, как и мать, любила тишину и порядок.

Спустя некоторое время Викторию пригласили к Стэйвни на ужин, «желательно без Мэри — все равно ей в такое время уже пора спать, да?». И это говорили люди, которые в Дорсете позволяли ей не ложиться, пока не захочется. Вот «без Диксона» можно было бы понимать исключительно буквально. Виктория надела свой лучший наряд, за столом сидела в сборе вся семья Стэйвни. Виктория иногда понимала подтекст разговора между Джесси, Лайонелом, Эдвардом, Элис и Томасом, иногда нет. Лайонел заявил сразу же:

— Что ты скажешь на наше предложение перевести Мэри в другую школу?

Тот самый Лайонел, который настоял, чтобы оба его сына прошли через муки той ужасной школы, «Беовульфа».

Его Виктория не опасалась — зато опасалась Джесси, так что она спросила:

— Значит, твое мнение насчет обучения поменялось?

Услышав это, Джесси фыркнула в адрес бывшего супруга так, чтобы это заметили, как на собрании, когда ты поднимаешь руку, голосуя против.

— Можно сказать, что да, отец передумал, — ответил Томас.

— Да, можно так сказать, — добавил Эдвард.

— Я не говорю, что насчет вас двоих ошибся, — объявил Лайонел и тряхнул серебристой гривой, аккуратно разравнивая на тарелке жареную картошку.

— Ты этого никогда не признаешь, — возразила Джесси, и ее ноздри раздулись от острого гнева, скопившегося за долгие годы споров на эту тему. — Ты вообще хоть раз в жизни признавал, что в чем-то был не прав?

— Не поздновато ли уже ссориться из-за этого? — спросил Эдвард.

— Хорошо ли, плохо ли, — вставил Томас, — но птенцы твои не могут с тобой согласиться.

— Плохо это, плохо, — немедленно откликнулась Джесси, — конечно же, плохо. — Но по тому, как она посмотрела на Томаса, стало ясно, что ее больше всего печалит отсутствие у сына амбиций: он не мечтал ни о чем, кроме как стать менеджером поп-группы. — Но что касается согласия, нет, его в этом вопросе у нас никогда не было, никогда, никогда.

— Ладно, — ответил Томас, — я принимаю твой вердикт. Я — хуже, Эдвард — лучше.

— По крайней мере, разрыв между вами был таким большим, что вы хоть не ссорились — это бы реально могло стать последней каплей.

Препирательства на эту тему закончились, поскольку Эдвард попробовал налить Виктории вино, которое она особо не любила. Она накрыла бокал рукой, но несколько капель все же упало, и она облизнула руку.

— Ну вот, — заметил Лайонел, — тебе все же нравится.

— Тебе следовало бы выпить, это пойдет тебе на пользу, — добавила Джесси. — Викторианцы знали, что делают. Как только кто-то начинал чахнуть, подхватывал менингит или какую другую гадость, сразу же доставали кларет.

— Портвейн, — поправил Лайонел.

— Лучшее бургундское, — сказал Эдвард. — Вроде этого. Лучшее и есть лучшее. Если бы меня кто спросил — ведь мне никакого выбора не предложили, да, отец? — я бы отказался. У меня не осталось никаких приятных воспоминаний об этой школе. Я знаю, Виктория, что ты там училась…

Поняв, что Эдвард даже не помнил события, которое в ее мыслях осталось таким ярким и реальным, Виктория чуть не заплакала.

Овладев голосом, она ответила:

— Да, это плохое место. С тех пор, как я там училась, стало даже хуже. С тех пор, как мы там учились, — обратилась она к Томасу.

— На прошлой неделе там кого-то ножом пырнули, — сообщила Джесси, намереваясь уколоть своего бывшего мужа.