Бабушка - [56]

Шрифт
Интервал

Не только родня Гринина воздохнула, но и весь наш квартал.

Но случилось это уже совсем в другую эпоху.

Часть третья. Предвкушение крыс

1

И вот стоим мы на тропинке перед бабушкиным домом в тот летний вечерок тысяча девятьсот семидесятого — я, бабушка, дядя Витя Лактионов и Беденки — дядя Митя и тетя Даша. Особенный был вечерок, теплый, закатный, покойный. Сияли солнечными зайчиками купола и кресты «Ксан-Невского», млела в безветрии, осеняла нас прядями бледно-зеленых локонов плакучая наша береза.

Разговор завязался о грядущих крысах, и я примечал каждое слово. В тот день я много чего интересного узнал о крысах — что бывают они серые, черные и даже рыжие, и даже, по словам дядя Вити Лактионова, — седые… Он, дескать, видел одну такую в хозчасти. Но тех крыс, что веками обитали вместе с лошадьми, никто почему-то не боялся, ибо все знали, что эти крысы никуда от конских кормушек не уйдут, они уже там прижились навеки.

А вот крысы поросячьи, свиные пасюки весьма охочи до перемены мест, они любят рыскать по окрестностям, осваивать сопредельные жилища людей. И уже не возвращаются в хлевок к поросенку, расселяются в приглянувшихся чуланах, подполах, сараях.

В общем, в голове у меня варилась мешанина — крысюки, пасюки…

Узнал я и о том, что крысы — твари не только вреднющие да кусачие, но и ядовитые, могут не просто тяпнуть, а тяпнуть насмерть.

Я приуныл. Не может такого быть, чтобы эти диковинные зверьки на самом деле пришли к нам, опять взрослые только разговоры говорят, а на самом деле обманывают. И чем больше соседские рассказывали ужасов о крысах, чем страшней и загадочней были эти рассказы, тем меньше я верил, что они, крысы, к нам придут. Крысы могут жить только очень далеко, а не в доме у нас с бабушкой.

А толстая тетя Даша, работавшая до пенсии медсестрой, принялась пересказывать произошедшую на днях историю, жутковатые подробности которой смутно ходили тогда по городу:

— Привезли молоко в детсад, а там ведь знаете как? Из фляги двадцатилитровой в кастрюлю большую перелили, флягу назад сдали. Пока повариха назад вернулась на кухню, глядь — а в кастрюле крыса дохлая плавает, захлебнулась молоком. Повариха-то кастрюлю открытой оставила, дуреха, пока флягу относила в «буханку». Вот и думает: что делать? Оставить детей без молока? Пошла к заведующей, а та и говорит: да ты же все равно молоко это кипятить будешь, крысу просто выкинь да и прокипяти. Делов-то. Ну, повариха так и сделала. Напоили детей молоком, и спать на тихий час отправили после обеда. А как будить стали — все дети мертвые, тридцать человек! Одна только девочка в живых осталась, она молоко не любила и мальчику свой стакан отдала. Видят такое дело заведующая и повариха, пошли они, собрали в аптечке весь йод, все-все пузырьки, вытряхнули их в два стакана и выпили. Страшно перед смертью мучились, а труп заведующей во дворе нашли, где-то в кустах, она металась от боли перед смертью.

— Тетя Даша, а зачем они йод выпили? — спросил я.

— Совесть их заела, что столько детей из-за своей экономии загубили, — сказала тетя Даша сурово.

— Эка ты брякнула, дуреха! — принялся страмотить ее дядя Митя. — «Со-о-весть»! Откудова у них совесть-то, у начальников? Тоже мне выдумала — совесть… Просто испугались, что родители их растерзают за детишек, сами решили руки на себя наложить.

— Это ж вроде в Клеменове было, Даша? — допытывалась бабушка деловито. — В детсаду ихнем совхозном? Или в поселке «Вождя пролетарьята»?

— Кажись, там, — отвечала тетя Даша неопределенно.

В разговор вступил тети-Раин дядя Витя, заговорил своим глуховатым, жеваным голосом:

— Я вот слыхал, случай был в колхозе одном. Пьяный свинарь пошел свиней кормить да и свалился там, в загоне свином. А крыс там было в свинарнике — видимо-невидимо! Так утром хватились того свинаря, ин нет его. Крысы пьяного сожрали.

— Так это не крысы, это свиньи его сожрали, — принялся уверять всех дядя Митя, муж тети Даши. — Свиньи — они все сожрут, им только дай, они и живого человека схарчат! К ним трезвые заходить боятся, а ты говоришь — пьяный…

Тут подходил неспешно дядя Сережа, сидевший до того на приступочке своего дома. Прикуривал у дяди Мити, явно что-то припасая для наших ушей.

— Да, такие вот дела, — начинал дядя Сережа издалека. — А тут мне еще рассказали…

— Мильтошки твои разлюбезные? — подмигивал дядя Митя.

— Да, ходил пивка к ним попить, — нехотя соглашался дядя Сережа.

— Пивом-то Китай (п)опу полоскает, — ухмылялся дядя Митя.

— Дак они ж на работе, им «зеленого» нельзя, — отвечал дядя Сережа степенно. — В общем, в Селиваниху поехал мужик из Егорьевска навестить сваво кума. На мотоцикле с коляской поехал. Ну, в баньке попарились, потом сели самогонку пить.

— Опять мужики про свое, одна выпивка на уме! — не удержалась тетя Даша и для проформы покосилась на дядю Митю, слегка замахнулась даже.

— Да, эт точно, — охотно согласился дядя Сережа. — Одно у нас на уме. В общем, ё-мэ, пили-пили они в Селиванихе, слово за слово, уж ночь на дворе. И пошел мужик этот в туалет, в огороде. Тёмна, ё-мэ, аж глаз коли. Нашел кое-как скворечник этот, сел. Тут его крыса и укусила в ногу, вот тут вота. А спьяну-то и несильно вроде болит. Ну, посмеялись, хозяин дома ему примочку из самогона на ноге сделал. А утром…


Еще от автора Александр Александрович Аннин
Хромой пеликан

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Найти, чтобы простить

Георгий Степанович Жженов долгие десятилетия искал того негодяя, который своим доносом отправил его в сталинские лагеря. И – нашел… «Лучше бы я не знал, кто это был!» – в сердцах сказал мне Жженов незадолго до смерти.


Крещенская гибель наследника Есенина

Ранним крещенским утром 1971 года по центральной улице Вологды бежала полуодетая и явно нетрезвая женщина. Увидев милиционера, она кинулась к нему в истерике: «Я убила своего мужа!» Экая красавица, а губа разбита, под глазом фингал набухает… «Идите-ка спать, гражданка, – посоветовал блюститель. – Вы сильно выпимши. Не то – в вытрезвитель». «Гражданка» стояла на своем: «Мой муж – поэт Рубцов! Я его только что задушила!» Юный постовой совсем недавно читал стихи Рубцова и потому с интересом вгляделся в полубезумные глаза женщины.


Трагедия баловня судьбы

19 мая 1984 года в сомнамбулическом состоянии член сборной СССР по футболу Валерий Воронин вошел в пивную-автопоилку на Автозаводской улице, 17. Взял чью-то кружку, стал пить… У него вырвали кружку из рук, ударили ею по голове и вышвырнули на улицу. Кто убил Валерия Воронина, нанеся ему смертельный удар в той пьяной разборке?.. Следствие было засекреченным.


Загадка утраченной святыни

Мало кто знает, что следствие по делу о похищении в 1904 году величайшей реликвии Руси – Казанской иконы Божией Матери – не закрыто по сей день. Оно «втихомолку» продолжается, причем не только в нашей стране, но также в Европе и США. Есть ряд авторитетных мнений, что чудотворный образ цел и невредим. В предлагаемом документальном расследовании перед читателем предстанет полная картина «кражи века».


Русский Шерлок Холмс

Загадочная жизнь и гениальные расследования Аркадия Францевича Кошко, величайшего сыщика Российской Империи.


Рекомендуем почитать
Клуб для джентльменов

«Клуб для джентльменов». Элитный стриптиз-клуб. «Театр жизни», в котором снова и снова разыгрываются трагикомические спектакли. Немолодой неудачник, некогда бывший членом популярной попсовой группы, пытается сделать журналистскую карьеру… Белокурая «королева клуба» норовит выбиться в супермодели и таскается по весьма экстравагантным кастингам… А помешанный на современном театре психопат страдает от любви-ненависти к скучающей супруге владельца клуба… Весь мир — театр, и люди в нем — актеры. А может, весь мир — балаган, и люди в нем — марионетки? Но кто же тогда кукловод?



Клуб имени Черчилля

Леонид Переплётчик родился на Украине. Работал доцентом в одном из Новосибирских вузов. В США приехал в 1989 году. B Америке опубликовал книги "По обе стороны пролива" (On both sides of the Bering Strait) и "Река забвения" (River of Oblivion). Пишет очерки в газету "Вести" (Израиль). "Клуб имени Черчилля" — это рассказ о трагических событиях, происходивших в Архангельске во время Второй мировой войны. Опубликовано в журнале: Слово\Word 2006, 52.


Укол рапиры

В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.


Темнокожий мальчик в поисках счастья

Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета. Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе. Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.


Бустрофедон

Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.