Бабочка на ладони - [66]

— Бабочек в животе сегодня чувствуешь? — спрашивает Себастьян.

There are some butterflies in my stomach — вспоминает Юлия. По-английски означает «мною овладела тревога». А по-немецки «заиметь мотыльков в животе» значит влюбиться. Вот если бы из всех языков мира взять только хорошее, теплое, ласковое и создать на этой основе один всемирный язык, в котором не было бы таких слов, как фальшь, война, насилие, беспокойство, ненависть…

Роман и Юлия глядят на Розу и Себастьяна. Как же красива Роза, странно, что они этого раньше не замечали.

— Привет, — тихо произносит Юлия. Роза оборачивается и улыбается:

— Я хотела на террасе, но Себек считает, там нам будет холодно.

— Возьми, это для ребенка. — Юлия протягивает Розе коробочку, в ней — ограненный хрустальный шарик, переливающийся миллионами радуг, пусть Роза его повесит над кроваткой, будет красиво, как в квартире Бубы.

Юлия подсаживается к Розе:

— Можно потрогать?

Живот совсем не заметен, будь на месте Розы Бася, никто и внимания бы не обратил. Но у Розы там уже не впадина, а легкая выпуклость. Совсем маленькая, но все-таки.

А, как известно, прикосновение к животу беременной приносит счастье.

— Конечно. — Роза с гордостью оголяет живот, почти совсем плоский.

Сейчас Розе больше всего докучают частые походы в туалет, словно соответствующего вместилища в организме и вовсе нет.

Буба смотрит на крошечные радуги: разлетелись по комнате в последних лучах заходящего солнца и пропали. Радуга — это важно, это самое главное.

— Ну, класс! — В дверях вырастает Бася. — Кто додумался?

— На радугах резвятся ангелы, — улыбается Буба, — шалят и кувыркаются.

— Ты хочешь нас убедить, что ангелы на самом деле существуют?

Буба пожимает плечами. Она не накрашена. Кожа у нее совсем прозрачная.

— Я часто вижу ангелов. Разных: херувимов, серафимов. Может, вскоре я их всех увижу. Всего шесть случаев излечения на сколько-то миллиардов, не забывайте…

— Буба, перестань, — просит Юлия. — Так уж и миллиардов! Ведь не все народонаселение принимается в расчет, только больные, у кого есть этот чертов рак почки!

— Там, где шесть, будет и семь, и восемь, и девять. Бесконечное множество. Буба, ты же сама говорила, что миллион начинается с единицы!

Наступает тишина.

— Жаль, Кшисека нет, — говорит Роза, чтобы прервать молчание.

— Кстати, насчет Кшисека. Я ведь вам не рассказывал, пришел договор из его фирмы. — Петр кладет руку на Басино плечо. — Знаете, сколько мы заработали на его рекламной кампании? Только Бася не хочет признаться, что это все она…

Бася стряхивает с плеча ладонь мужа. Ну что он кривляется, она ведь уже со всем примирилась. А было на что обижаться: мало того, что снял ее без разрешения, так еще и передал фотографии Кшисеку. Провернул все у нее за спиной, а сейчас, вон, совестно. Только она не станет старое поминать. Теперь они не только смогут справиться с ремонтом, но и внесут первый взнос за машину.

Петр не знает, почему Бася скрывает, что это она дала свои снимки Кшисеку. Впрочем, такие мелочи уже не имеют значения. Он всегда гордился этим фото.

— Знаешь, Петрек, когда живешь с женщиной, нельзя ни на минуту забывать, что она понимает тебя совсем не так, как ты себе навоображал. — Себастьян ставит на стол салатницу. В ней лечо, приготовленное им под диктовку Розы. Он страшно горд. Первый раз он приготовил нечто острое. Мать не ест острого.

* * *

Зенек сидит на Рыночной площади рядом с молодым наркоманом. Сам он в завязке и держится уже… сколько же? Две недели и девять часов. Да, сперва было тяжело, первые часы казались годами, но теперь сократились до шестидесяти минут.

Зенек протягивает молодому шприц.

— Если кто-то дает тебе шприц, то не затем, чтобы подчинить тебя. И не затем, чтобы ты спрыгнул с иглы. А чтобы не заразился. Если же кто-то дает тебе чистую дурмашину, чтобы ты не заразился, значит, в мире есть хотя бы один человек, которому ты небезразличен, — терпеливо разъясняет он.

Может, сейчас парнишка и не услышит, но когда-нибудь вспомнит об этом. Пусть не сегодня. Пусть через месяц или два.

— Ну а если существует хотя бы один такой человек, может появиться и следующий. Да хоть бы и ты сам. Если же на свете будут целых два человека, которым ты небезразличен, значит, вас много. Тогда ты сам можешь проявить заботу о ком-то. Я теперь сам такой. Вот — новые шприцы. Ко мне приходил ангел и сказал: вот тебе шприц. Теперь я делаю это ради нее. Тогда же я подумал: если после этого я перестану колоться, может быть, она и поправится. И она выздоровела.

Утомленная Белая Дама собирает свои вещи, уже вечер, ее ждут дети. Она проходит рядом с Зенеком и слышит последнюю фразу. Может, он что-нибудь знает?

— Ты говоришь о Бубе? — спрашивает она и замечает широкую улыбку на его лице. — Буба выздоровела? — спрашивает она снова, желая убедиться.

— Выздоровеет, — говорит Зенек с гордостью, как будто это он станет причиной удачной операции, как будто это будет его костный мозг, как будто белые кровяные шарики уже овладели искусством бойцов тэквондо и одержали победу над всем темным в теле Бубы. — Обязательно, — повторяет он, а Белая Дама поднимает кверху большой палец.