Бабочка маркизы Помпадур - [20]

– Норман, – Луиза Мадлен поняла, что, не убедив супруга в правильности выбора, не сумеет достичь цели. – Взгляни на нее. Она ведь красива. И при дворе сумеет найти себе достойного супруга. Пускай ты не веришь в предсказания, но должен признать, что ее внешность, ее манеры и ее ум, который ты непрестанно нахваливаешь, – это и есть тот капитал, который сделает ей будущее. И на кого ты хочешь этот капитал потратить? На какого-нибудь занудного клерка? Неужели ты не желаешь дать дочери шанс на жизнь лучшую, чем была у меня?

Луиза Мадлен всхлипнула. Плакать она не собиралась, зная, что Норман не выносил женских слез. Жанна, до того сидевшая молча, осмелилась спросить:

– Кем был тот господин?

– Это – синдик Ленорман д’Этоль, – сказал отец, как будто бы имя что-то значило для Жанны.

– Он имеет вес при дворе, – матушка сочла нужным пояснить больше. – И способен устроить судьбу молодой девушки…

– Королевский сводник.

Норман был сердит на себя, что поддался уговорам Луизы Мадлен. Он осознавал, что обратного пути не было, ведь Ленорман не поймет отказа. Но сама мысль, что его умная нежная девочка вынуждена будет стать чьей-то любовницей… а быть может, повторить и судьбу матери, сводила Нормана с ума.

Он никому и никогда не признавался, что любит незаконнорожденную дочь с самой первой минуты, с первого взгляда. Ему позволили взять младенца, и Норман осознал, что отныне в его жизни появился высший смысл. И старался делать все, чтобы Жанна не испытывала нужды.

Подумывал он и о женитьбе на Луизе Мадлен – этот шаг позволил бы быть ближе к Жанне, – но после был вынужден отказаться от этой мысли: на кону стояла репутация. А репутация позволяла зарабатывать деньги для Жанны.

И не был уверен Норман, что ей, трепетной мягкой девочке, нужен такой отец.

Он хотел бы рассказать о том, что любит, что всегда будет рядом и поможет, если в том возникнет нужда, но не находил слов. Да и слегка стыдился такой своей эмоциональности.

– Ты перейдешь под опеку господина Ленормана, – Норману хотелось обнять девочку, уверить ее, что все сложится замечательнейшим образом. – Он представит тебя двору и поможет в этой… безумной затее.

– Ну отчего безумной! Если сам д’Этоль посчитал, что у Жанны имеется шанс…

– Он ответственный человек и, полагаю, исполнит обещание, подыскав тебе достойного мужа.

Матушка скривилась: вовсе не замужества она желала для Жанны. Хотя, конечно, муж никогда не был помехой в достижении цели. И в конечном итоге мог бы пригодиться потом, когда король остынет к Жанне. Норман уходил поздно, и Жанна взялась проводить его до дверей.

– Милая, – он все-таки обнял ее, чего не делал со времен давнего-давнего детства, когда Жанна находила в его объятиях успокоение. – Если вдруг тебе там будет плохо, то напиши мне.

– Конечно.

– И если кто-то вздумает тебя обидеть…

– Да.

– И просто пиши…

Он поцеловал ее в щеку.

– Обязательно… папа.

По выражению его глаз Жанна поняла, что это – правильные слова. Она прорыдала всю ночь, предчувствуя расставание, словно зная, что никогда больше не увидит Нормана. Жанна будет писать! Обо всем, пусть бы о самых пустяковых вещах, главное, что ему…

Золотая бабочка лежала на подушке.

Ее Жанна возьмет с собой. Чтобы помнить.

Хуже бабушкиных упреков только бабушкино молчание. Она очень выразительно умеет молчать. Не проронив больше ни слова, Елизавета Александровна удалилась, а вернулась со знакомой шкатулкой.

– Вероника, надеюсь, ты проследишь, чтобы твоя дочь их надела.

И шкатулку китайскую, с секретом, поставила на стол.

Мама поглядела с укором.

Леха вообще растерялся. А виновата снова Алина.

– Ба, ну ты же сама понимаешь…

Приподнятая бровь и укор во взгляде. Ничего она не понимает и понимать не желает. Времена иные? Истинное вечно. А корни родового древа уходят в века, и Алине следует уважать и корни, и века, и все в принципе. Она и уважала.

Только смысла не видела.

– А на свадьбу придете? – поинтересовался Леха, переводя взгляд с Алины на бабулю. И удивительное дело, та кивнула.

– Обязательно. Внучка у меня одна. И я ни за что не пропущу ее бракосочетания.

А после развода наверняка от Алины отречется, потому что достойные дамы не уходят из семьи.

Ох, что же Алина наделала…

– Вы, Лешенька, не переживайте, – мама проводила до порога. – Елизавета Александровна у нас… со своими привычками.

– Вероника, я все слышу!

– Это с вашей стороны крайне неучтиво! – с улыбкой откликнулась мама. – Вы езжайте, у вас, наверное, дела. Алечка, а ты не бери в голову, дорогая. Помиритесь. Она тебя любит.

В этом и проблема. Все любят Алину. Мама, папа, бабушка, которая со скрипом, но смирилась с Алининой любовью к джинсам и свитерам. Дашка.

Алина же им врет. Из-за денег.

Леха затащил ее в машину. Ехал он молча, то и дело поглядывая на шкатулку, которую Алина сжимала в руках. А остановившись, открыл дверь, хотя не стал для этого из машины выходить – перегнулся через Алину.

– Выходи давай, – велел Леха. – Гулять пойдем. Цацки дай сюда.

Он сунул шкатулку под сиденье без всякого почтения к прожитым ею векам. Алина же вывалилась из машины и обнаружила, что гулять предстоит не по городу и даже не по городскому парку, изрядно ею обжитому: невесты очень любили фотографироваться в обнимку с березками едва ли не больше, чем в обнимку с женихами.