Бабий век — сорок лет - [29]

— Так ведь это не просто фантастика, а научная! Ее и пишут как раз бывшие физики да математики, иногда биологи. В ней есть предвидение, научное будущее!

Андрей спорит всерьез, нисколько не заботясь о том, что оппоненту всего шестнадцать, что он здесь в гостях, что рядом женщина, которая нравится. Оба шумят и машут руками, как маленькие, язвят, обижаются, взывают к Даше, — Екатерина Ивановна, извинившись, ушла уже в свою комнату: она рано ложится.

— Нам, технарям, именно это и интересно, а не страдания Брегга.

— А мне, например, наоборот. И поэтому я считаю, что Брэдбери и Стругацкие серьезнее, чем Азимов!

— Да вы что! — Андрей даже вскакивает со стула. — Даша, что она говорит?

— Оба вы говорите о разном, как и положено у нас на Руси, — утомленно отвечает Даша. — Галя любит фантастику социальную, и это естественно.

Андрей бросает на Дашу быстрый внимательный взгляд и краснеет, как тогда, в погребке.

— Уже одиннадцатый час, простите, я не заметил… Галя, я принесу вам кое-что почитать, хотите?

— Хочу, конечно, спасибо.

Он выходит в маленький коридорчик, который служит в этом доме прихожей. Даша идет за ним, чувствуя только одно: сейчас откроется и закроется дверь и его не будет… Андрей протягивает руку к вешалке, но опускает ее и поворачивается к Даше. Лицо его пылает, глаза смотрят почти умоляюще:

— Дайте ваш телефон… Пожалуйста… Я не могу вас снова потерять.

Даша делает шаг навстречу и оказывается в его объятиях. Голова ее упирается в его грудь.

— Можно я позвоню вам завтра? — шепчет Андрей и касается губами ее волос.

Даша закрывает глаза, молча кивает, ей страшно, потому что это всерьез. Андрей бережно отстраняет ее от себя.

— Пишите ваш телефон…

И Даша пишет номер своего телефона.

— Спасибо за все. Надо, наверное, попрощаться с мамой?

— Не надо. Она уже спит.

— Тогда передайте ей, что ее оладьи — чудо…

Дверь закрывается. Даша остается одна, без Андрея. И сразу такое острое одиночество, а ведь рядом мать и дочь. Как же так? Ведь жила она без него! Ну нервничала, терзалась, видела его во сне, но жила… А теперь не может. Завтра… Так невыносимо долго! Что было бы, если б не сбежала она тогда из кино, не спустилась в тот погребок? Страшно подумать — не было бы Андрея… Телефон! Какое счастье! Но это звонит Света.

— Света, милая, ты послушай!

— Подожди… Женя тебе не звонил? Не знаешь, где он?

Голос глух и невыразителен, на одной ноте, без модуляций.

— Нет, не звонил, — пугается Даша: вот но, началось! — Светик, он, наверно, в своем институте, в библиотеке — знаешь как бывает…

— Знаю, — усмехается Света в трубку. — Уложила ребят, а его все нет. Может, что-то случилось?

— Ничего не случилось! — Даше больно за ее тревогу. — Засиделся в библиотеке…

«Все-таки я предательница… Надо поговорить с ней, как-то ей намекнуть… Нет, невозможно, лучше я поговорю с Женей…»

— Данечка, ты мне что-то хотела сказать? — Света будто подслушала ее мысли…

— Я ничего… Он нашел меня, представляешь?

— Кто?

— Андрей.

— Да ну? Так не бывает.

— А вот бывает.

Молчание.

— Света?

— Хорошо тебе, Даша, — печально звучит Светин голос. — Что-то все время у тебя случается: расставания, встречи, статьи, удачи и неудачи, твоя смешная война с завкафедрой… А мне, знаешь, все надоело, муторно на душе.

— Зато у тебя есть Женя, — бормочет, стыдясь себя, Даша.

— Да, Женя есть, — не очень уверенно соглашается Света, или Даше так только кажется? — Ну пока, а то вдруг как раз он и звонит.

Рушится, разваливается на глазах счастливый семейный дом — единственный, какой знает Даша.

Она спит беспокойно и просыпается рано, словно боится что упустить. Дергает тонкий шнур бра — зажигается желтоватый свет. Еще совсем темно, в соседней комнате спят мама и Галя. Даша завороженно смотрит на телефон, хотя ждать в такую рань звонка глупо. «Вставай! — велит она себе. — Он, может, вовсе не позвонит…»

Даша встает, надевает стеганый уютный халат, неслышно проходит в кухню, ставит на плиту чайник. А вдруг он позвонит, пока она принимает душ? Даша пускает воду и стоит под теплым каждодневным дождиком, оставив дверь ванной открытой. Теперь если будет звонок, то она услышит.

Когда-то в юности они спорили в аудитории: как узнать, что вот это, например, любовь, а то — просто влечение. Пришли тогда к выводу, что распознать невозможно, остается метод проб и ошибок. Дурачки они были: любовь узнаешь сразу. Но раз любовь, значит, будет и боль, без нее уж не обойдешься. Да что там, она уже есть…

Даша делает кофе, варит яйца всмятку, завтракает, приводит себя в порядок. Все, задерживаться причин больше нет. И тут — наконец-то! — звонит телефон.

— Даша, это я, Андрей! До планерки не решался вам позвонить: боялся, что спите. А сейчас набирал номер и волновался — вдруг вы ушли? Главный наш как заведется, стоп-краном не остановишь! Знаете что, пойдемте вечером в театр? Есть такой, не очень известный, но, говорят, хороший. Играют в Лосинке, в клубе, я и билеты купил, в метро.

— Хорошо.

— Я очень хочу вас видеть! Значит, в шесть у ВДНХ.

Весь день Даша только о нем и думает, и, когда выходит из метро и видит Андрея, такое нетерпение охватывает ее, что она почти бежит к высокой фигуре, стоящей у подземного перехода. Минут десять они едут в автобусе, с легкостью находят клуб, потому что везде указатели, и идут в парк, подсвеченный желтоватыми фонарями, — время у них еще есть.