Баба Яга и ее внучки Ягобабочки - [33]

— Уговаривал меня заглянуть в лес, принести нам оттуда обоим по третьей ноге!

— А ты?

— А я: «В лесу ноги не растут, и на трёх ногах люди пока что не ходят!»

— И здесь ты, отец, ничего не понял! Это ведь он просил вырезать дорожные посохи. С посохом идти по горам всегда легче. Скажи, какой ещё был разговор?

— Да совсем уж несуразный! Съедено наше пшеничное поле или не съедено, когда на нём только-только первые колосья наливаются. Младенцу ясно — не съедено.

— Нет, отец, — говорит девушка, — если разобраться, наше поле съедено. Ты разве забыл, что зимою брал из царских кладовых хлеба-то в долг, и теперь нам надо рассчитываться за этот долг по мере тройной? Не останется у нас опять для себя ни зёрнышка, вот и выходит — поле съедено…

Тут разговор за дверью утих. Отец с дочерью, похоже, пригорюнились. А визирь поднимается, идёт к ним.

— Простите, — говорит, — я всё слышал. Мудрая у тебя, хозяин, дочка. Очень мудрая! Разреши и мне с ней перекинуться словечком. Разреши попросить у неё совета-помощи.

— А ты всё-таки кто? — спрашивает девушка. — Я ведь давно вижу, что ты путник не такой уж простой.

— Верно. Я царский визирь. Должен я завтра утром дать точный ответ на вопрос: «Когда обед в горшке перекипит, что огню он говорит?» А если ошибусь — мне сразу погибель!

— Кто ж тебе такой вопрос задал?

— Наш владыка-царь!

— С царём-то, — говорит девушка, — мне тоже надо бы побеседовать. Совсем он нас долгами замучил. Вот я вместо тебя, визирь, к царю и войду; вместо тебя на вопрос про обед в горшке и отвечу… Веди меня теперь же в столицу, прямо в царский дворец.

И, не теряя времени, вместе с этой смелой девушкой визирь пустился в обратный путь.

Шли они всю ночь, а когда из-за гор выглянуло солнце, перед ними в зелёной долине, в прекрасном саду засверкали белокаменные хоромы.

Визирь — человек тут всем известный — провёл девушку мимо стражи прямо в царский тронный зал.

Сам визирь укрылся за ковровою занавесью, а девушка подходит к царю.

Царь смотрит гневно, спрашивает грозно:

— Ты ко мне с чем?

— Я принесла тебе от визиря ответ на вопрос: «Когда обед в горшке перекипит, что огню он говорит?»

— Выкладывай! Но помни: если ответ неправильный, пропадать не только визирю, но и тебе! Что ж примолкла? Язык отнялся?

А девушка говорит твёрдо:

— Не отнялся. Отниматься моему языку не с чего. Потому что, когда обед в горшке перекипит, огню он говорит: «У каждого начала должен быть конец! Хватит меня калить, кипятить, мучить! А то я, смотри, сам через край выплеснусь, погашу тебя, злыдня, в один миг!»

— Что-о? — изумился царь. — Это, выходит, ты намекаешь на меня? Это, выходит, ты мою власть угасить сулишься? Ну, постой же!

И от ярости царь даже стражу крикнуть позабыл. Сам потянулся к своей сабле.

Да на резном, расписном, узком троне было не развернуться.

И тут вся собственная злость ударила царю прямо в чёрное его сердце!

Оно лопнуло, и царь умер.

Визирь, кланяясь, подбежал к девушке:

— Спасибо, — говорит, — тебе, отважная девушка. — Я бы, — говорит, — на такой смелый ответ не решился никогда. Ну а раз царский трон освободился, то ты и садись на него. Будь нам вместо злого царя доброю царицей!

— Нет, — говорит девушка, — дочке крестьянской сидеть на троне занятие неподходящее. Меня поле ждёт! Меня пшеница, что колосом наливается, ожидает! Вы тут сами всё с новым-то царём решайте… Да только крепко-накрепко помните про тот горячий обед в горшке, особенно про тот миг, когда он огня не вытерпит и плеснёт прямо через край!

Крепкое враньё (из армянских сказок)

Жил-был царь, и вот надумал он однажды по-царски повеселиться.

Собирает к себе глашатаев-крикунов, даёт им задание:

— Бегите по всем дорогам, везде кричите: «Кто мне, царю, крепче всех соврёт, тому я дам в награду золотое яблоко!»

Помчались глашатаи-крикуны по тропкам, по дорогам, разбежались по сёлам, по городам, везде разносят весть: «Кто царю крепче всех соврёт, тот получит золотое яблоко!»

Не прошло дня, не успел царь выйти на крыльцо, а народу перед ним уже видимо-невидимо. Тут и знатные люди, и не шибко знатные. Тут и селяне, и горожане. И каждый каждого переврать желает.

Один говорит:

— Я по небу без крыльев летал, да вот в копну соломы упал и поэтому не разбился…

Царь весело кивает:

— Вполне так может быть! Верю! Ты врать не умеешь…

Второй говорит:

— У меня курица соловьём пела, на дудке играть умела, да жена моя эту курицу по ошибке зарубила и сварила вместе с лапшой…

Царь кивает и этому

— Верю, верю! Тут враньём и не пахнет… Такое тоже может быть.

Третий врун совсем из себя выходит:

— У меня, — говорит, — маленькая свинья принесла сразу взрослого жеребца-скакуна! Я даже на нём вот сюда и прискакал. Только жаль: сама-то свинья-мать потерялась по дороге.

Царь кивает и этому:

— Ах, ах! Поскольку и твой рассказ — правдивый, поезжай скорее обратно, ищи свою драгоценную свинью!

И вот таким манером вруны к царю все теснятся, друг друга толкают, перебивают, да всё ж самого крепкого вранья — такого, чтобы царь поверил, — придумать не могут.

И один лишь мужичок, с виду совсем простой, сельский, стоит себе в стороне, не лезет, не толкается.