Азюль - [2]

Он усмехнулся, и я тоже. Самому смешно: офис! Какой теперь к черту… Объявили наш рейс. Мы обнялись на прощание и понимающе посмотрели друг на друга.

— Бывай, — сказал ему напоследок и отвернулся, чтобы не заметил он тень тревоги и, главное, страха, подловато пробежавшую по моему лицу.

Держа одной рукой Катю с Машей на руках, а другой подталкивая коляску с чемоданами, твердо пошел дальше, вперед. На душе кошки проскребли дырку.

Оглядываться не стал — незачем. Знал, что он стоит и машет мне рукой — одинокая фигура с добрым лицом, моя последняя ниточка в уходящее бурное прошлое, которая порвется за поворотом корридора. Прощай! Может ине увижу тебя никогда, мой старый и верный друг, а если и встретимся раз, то будем совсем другими, лишь Бог знает какими…

Летели мы нормально, размазанные по мягким креслам и посвящающие себя каждый любимому занятию. Дочка Маша не плакала, но старалась достать всвех вокруг. Катя делала вид, что пытается отдохнуть, но ее беспокойный характер не позволял этого сделать.

Первый класс «Люфтганзы» — это последняя роскошь прошлой жизни, которую, смачно плюнув, позволил я нам. Если машина рухнет, то последние секунды жизни удасться прожить с радостным сознанием своего превосходства перед несущимися в ад в условиях второго класса. Теперь, сидя в полупустом салоне и лениво пережевывая вторую порцию обеда, разбираю ворох старых и новых мыслей, которые лезут вразброд, как червяки из всех извилин мозга. Тщетно попытавшись порасталкивать их по полкам или хотя бы вернуть назад в эти извилины, я сдался и стал думать лишь о еде — единственном способе расслабить мозги.

— Катя! Чего мы ели на дне рождения у Гарика, ты помнишь? — с чувством легкой утомленности жизнью и выражением глубокого пренебрежения ею бросил я яблоко раздора, так как хотел поразмяться легкой бранью с супругой.

Она еще не сообразила в чем игра и промычала в ответ, лениво отмахнувшись рукой.

— Отбивные свинные.

— А когда на той неделе мы с Антошей пережрали, мы пили «Карлсберг» или что? — я довольно улыбнулся в сторону иллюминатора, ибознал, чем ее достать.

— И «Карлсберг» и водку и другое дерьмо, — начала накаляться она не только внутренне, но и снаружи, что выразилось в повышенной окрашенности щек. — Ты всегда пьешь и ешь одно и тоже, с одними и теми же, и вы всегда ужираетесь, как свиньи, — она резко откинулась на спинку кресла и сердито расправила кофту, ставя точку в разговоре.

Э-эх! Грубо сказанно, но с долей правды! В этом не откажешь! Вот нормальная реакция нормальной жены, давно перешедшая с эмоционального уровня на автоматический. И говорит она скорее по привычке, чем по необходимости.

Песня, вообще, старая, как наша совместная жизнь.

Вот они кривят малопоучительные гримасы: Антоша, Гарик, Денис, Сергей — все мои старые друзья еще со школы. Все мы родились в похожих интеллигентных семьях, где люди бьются об жизнь, как рыба об лед. Как и во все эпохи, наше бурное время раскидало нас по разные стороны жизни. Гарик учится в медицинском. То там, то сям спекулирует по мелкому, или пытается себя в этом убедить. Сергей попал в армию, и вместо веселого и жизнерадостного балагура назад вернулся мрачный с отсутствующим взглядом человек, не находящий себе места. Денис на пятом курсе уже первокласный програмист, зарабатывает больше своих родителей. Антон — активист во всех возможных патриотических движениях, во внепатриотические часы занимается по совместительству рэкетом, причем на этом порище он — убежденный интернационалист.

Но, несмотря на все эти личностные причуды, мы продолжаем дружить, хотя и препираемся порой за ящиком пива. Впрочем… теперь я из этой компании выбывал. Первым записался в предатели и покидаю тонущий корабль. Противно, но мое понимание ситуации этому уже не поможет, даже если я останусь…

Экс-кооператор, экс-бизнесмен и экс-звезда в своем кругу, лечу рейсом Москва-Франкфурт из идиотского прошлого в темное будующее. Настоящим был шоколадный дессерт, который я сосредоточенно уничтожаю, стараясь быть полностью поглощенным этим процессом. Ложка со знанием дела скользит по стенкам банки, схватывая податливую кашицу.

Что меня ждет, я не знаю. Думать о том не хотелось…

Вскоре самолет окутала белая пелена облаков, и по заложенным ушам стало понятно, что мы снижаемся. Впереди — Франкфурт и судьба, которая призвана изменить жизнь. Мы приземлимся, и в нашей биографии откроетсяновая страница! В самолете я еще искренне уверен, что это будет борьба. Драка, война руками, ногами, зубами и головой за маленькую штучку, этакую небольшую зеленую картонку с черным отштампованным орлом, имя которой — немецкий паспорт!

Нужно начинать волноваться? Вглядываться в новые дали? Спешить выяснить, что же бывает там впереди? Ау! Посмотрел в иллюминатор, но увидел лишь сплошное белое ничего — просто как в жизни.

Наш клуб идиотов начинал собираться.

Глубокая декабрьская ночь в Польше с сильными заморозками врядли располагает к прогулкам по лесу. Морозец прихватывает за разные части тела. Лес застыл и угрюмо молчит, обиженный на холод. Казалось все замерло до ближайшей весны, сжавшись от страха перед неприветливостью зимы. Но вот, размеренное зимнее раздумье сбросивших листву деревьев прервал треск хрустнувшей под неуклюжими ногами хрупкой ветки.