Азов - [4]
Припомнил еще атаман Кострому, куда ездил он с Шереметевым, с архимандритами бить челом нареченному царю всея Руси Михаилу Федоровичу Романову, чтоб он, не мешкая, ехал со своей матушкой на Москву царствовать. И присягнули тогда со всем народом русским донские казаки и атаманы московскому царю и «на письмо положили» свое крепкое обещание.
Много с тех пор воды утекло по Дону-реке в Азовское море, много казаков полегло в безводных степях донских и на подступах к Крыму, много утонуло их в синем море. Гниют казачьи кости под Москвой, под Царьградом, под Азовской крепостью.
Султан проскочил мостик, треснувший под его копытами, выбежал на скользкую горку, споткнулся и сразу упал, подвернув к коленям свою голову. Атаман едва успел высвободить отяжелевшие ноги из стремян. Покачиваясь как пьяный, он сказал:
– Ну, вот и лихо грянуло, други мои. Подыхает мой Султан. Ой, лихо!
Султан поднял голову, как бы прислушиваясь к тому, что говорил Старой; прочертив копытами по земле полукруги, хотел было подняться, но не смог и, жалобно заржав, точно прощаясь со своим хозяином, грузно повалился на бок.
– Отъездился! – промолвили казаки и сняли лохматые шапки. – Добрый коняга был. Теперь, видно, и нашим коням несдобровать, коли Султан упал.
Атаман повел глазами, словно считая оставшихся коней, но ничего не сказал. Кони, совсем худые и измученные, тяжело дышали. Казаки съехались в круг, спешились. И тогда атаман молча расстегнул седло, отнес в сторону, отвязал походные сумы с рухлядью, снял дорогую уздечку. Потом казаки оттащили Султана к опушке леса. Там атаман достал из своей ладанки щепотку заветной донской земли, посыпал ею Султана, сказал:
– Ты, добрый конь, верно служил мне. Спасибо за службу! Вовек не забуду тебя! Прощай, Султан!
И казаки повторили за ним:
– Прощай!
Атаман велел казакам расседлать коней, накормить досыта, дать роздых. День отдыхали. Ночь отдыхали. Ночь была теплая, длинная, черная. На небе горели звезды. Ветер стонал в лесу. Казаки спали, подложив под головы седла.
Не спал только атаман. Он долго глядел на небо, прислушивался к шорохам в лесу, к журчанью речушки за лесом. И все ему мерещились крестьянские села у дороги, разоренные избы, крытые старой соломой, неогороженные дворы, опухшие от голода дети, высохшие от нужды беспросветной старики и бабы.
– Россия-матушка! – проговорил атаман, как бы беседуя сам с собой. – Велика ты и сильна, богатств твоих никому не исчислить. А вот жизнь подъяремная на твоей земле терзает народ, что лютый зверь. А все от них идет, все от бояр лютых.
Карпов повернул голову и прислушался.
– Ты с кем это, атаман, беседу ведешь? – спросил он тихо.
Старой, помолчав, ответил:
– Да сам с собою… Эк, сколь отмахали мы на конях, а режет глаз нищета крестьянская. Стонет голь перекатная… Сирот на Руси немало.
– Ну, известно, без коня казак – кругом сирота, – ответил недослышав, Левка.
– Да не про то я, Левка… Правда, что казаку конь себя дороже… Я о другом. Все же родился казаком – горе под ноги! Казак любую беду смело встретит. А я про тех промолвил, кто по дорогам нам встречается. Сколь горя хватает беднота, а кинуть то горе под ноги лишь немногие смеют…
Но тут Карпов, заметив сверкнувший за кустами огонек, тихонько подполз к Старому.
– Ты слышишь, атаман, стерня позади нас хрустнула? Лихие люди подходят!
– Дурное мелешь! – ответил Старой. – Откуда в такой глуши разбойным людям быть?..
Огонек еще раз сверкнул позади и быстро потух. Опять сверкнул. Хрустнули сухие ветки кустарника, и отчетливо послышались чьи-то тяжелые шаги.
– Буди станицу! – сказал атаман.
Карпов стал будить казаков. Те молча поднимались и хватали сабли в руки. Но атаман, не вставая с земли, сказал задумчиво:
– Глядишь вот на небо, а звездочек на нем несметное число… Там, видно, а не здесь счастье людское.
И вдруг из темноты леса раздался громовой голос:
– Гляди, купец, да поглядывай! Ишь где счастье нашел, дурь-голова. На землю бы глянул… Чьи люди будете? Ответ перед нами держите не мешкая.
Атаман помедлил с ответом. Тогда из темноты раздался уже другой, простуженный голос:
– Ванька, переверни-ка телегу, загороди дорогу… А ты, Оська Калуга, вели пожечь поляну… Мы их ножами переполосуем.
– Ножами? – крикнул атаман, вскочив. – Почто же так? Идите поближе с вашими ножами – мы саблями вас приласкаем, из пистолей и ружей поприветствуем.
– А и пойдем! Чего тут толковать?.. Порежем всех до единого. Нам не впервой!.. Оська Калуга, скликай войско! – выкрикивал кто-то злобно.
И где-то невдалеке перевернулась с тяжелым грохотом телега. И сразу вблизи казаков вспыхнули две сотни факелов – горела солома, подвязанная тряпьем на шестах.
– А ну-ка, Петро, заходи с тыла!
