Азиль - [19]

— Куда? — машинально спрашивает Акеми, не оборачиваясь.

Жиль почти бежит за ней, придерживая кулёк у груди. Акеми борется с желанием впиться в лепёшку зубами, но не может себе позволить этого при юном воришке. Пусть поймёт, что она возмущена его поступком.

— У н-начальника столовой с-свинья. Д-две. И в-всё, что остаётся со стола, идёт им. В-вот так вот. Я и з-забрал — чтобы д-досталось тем, к-кто заслужил.

После недолгих размышлений, кто более достоин кукурузных лепёшек — свинья или голодная молодая женщина, Акеми решительно суёт кусок лепёшки в рот.

— Остальное — в семью, — строго говорит она. — Как плату за кров. И поторапливайся, не то придётся пешком через весь город идти. Гиробус ждать не будет.

Акеми Дарэ Ка стоит у приоткрытого окна и смотрит с высоты двенадцатого этажа. Вечерний Азиль кажется тёмным и тихим, но Акеми точно знает, что в это время на пыльных улицах Третьего круга ещё кипит жизнь. Возвращаются со второй смены работники целлюлозной фабрики и завода пластмасс, из прачечных и швейных мастерских, целыми семьями расходятся по домам посетители вечерней проповеди Собора. Она смотрит в темноту за окном, пытаясь понять, почему ей так беспокойно.

— Акеми, — окликает её отец.

Девушка вздрагивает, извиняется и ставит на низкий столик жестяной поднос с тремя маленькими чашками, похожими на половинки ярких шаров. Ярко-жёлтую больше всех любила мама. Теперь эта чашка негласно принадлежит Акеми. Отцовская чашка синяя, как небо над морем после бури. Алую чашку любит Кейко. Когда она пьёт, ладони обхватывают чашку так, будто сестрёнка греет об неё руки. Сейчас Акеми ставит красную чашку перед Жилем. Он гость, а Кейко всё равно нет дома. Где-то ходит со своим драгоценным Ники-куном.

Отец благодарит Акеми, опускается на колени пред столиком, жестом приглашает дочь и Жиля присесть. Жиль долго пытается усесться так, как это делает хозяин дома, но ему непривычно, и мальчишка сопит и ёрзает.

— Жиль, ты можешь сесть так, как удобно, — улыбается Макото. — Акеми, принеси гостю подушку, пожалуйста.

— Н-не, спасибо! Я как п-привык, можно? — смущается мальчишка.

И устраивается по-турецки — острые коленки выглядывают из прорех штанов. Потом заглядывает в чашку — и удивлённо восклицает:

— Ух ты! Чай!

— Пробовал такое, да? — в голосе Макото слышится удивление.

— Ага! Д-давно уже, но п-помню… Откуда у в-вас такая роскошь?

— Это подарок моей младшей дочери. А самой Кейко это принёс её молодой человек.

Макото произносит это спокойным повествующим тоном, но Акеми прекрасно знает, что отец не одобряет отношений Кейко и Ники. «Вы не ровня, — качая седой головой, говорит он младшей дочери всякий раз, как та заводит речь о парне. — Пойми и прими, пока не нажила проблем». Кейко всякий раз покорно кивает, но этими кивками всё и ограничивается. Акеми всецело согласна с отцом, но на её попытки поговорить с неразумной младшей сестрой неизменно следует жёсткий ответ: «Не лезь и не завидуй».

«Зато у нас есть чай», — утешает себя Акеми и отпивает из чашки.

Макото пьёт маленькими глотками, наслаждаясь вкусом малодоступного в Азиле напитка, прикрывает глаза от удовольствия. Жиль свою чашку уже опустошил и теперь вовсю набивает рот кукурузной лепёшкой.

— Подавишься, — ворчит Акеми, глядя на его округлившиеся щёки.

Жиль в ответ что-то мычит, изображая всем своим видом, как ему хорошо и что он готов съесть раз в сто больше. Взгляд Макото теплеет, губы трогает улыбка. Акеми думает, что улыбающийся отец выглядит лет на десять моложе. После смерти мамы радость на его лице стала большой редкостью. Привычный семье и соседям Макото Дарэ Ка немногословен, спокоен и лицом скорее напоминает статую, а не человека.

— Ты вытянулся, но не вырос, — говорит он Жилю.

Мальчишка вспоминает, что полтора года назад, при своей первой встрече с Макото, он неприлично ревел из-за того, что ему не хотят доверять серьёзную работу. И краснеет: на правой щеке проступает густой румянец, левая же, покрытая сеткой шрамов, остаётся привычно-бледной.

— Расскажи, как тебе работается, — меняет тему Акеми.

— Н-на сейнере было лучше. Хотя б-бы кормили досыта. Н-на фабрике т-только и делают, что гоняют. П-принеси это, отнеси т-то… З-зато со мной работает муж-жик, который от-тбывал два года в п-подземке. Ст-только рассказывает интересного! — мальчишка оживляется, подаётся вперёд, к Макото, сверкая глазами. — Вы знали, что п-под землёй есть сады? И еду там растят для элит-тариев. Он г-говорил, что там от электричества светлее, чем д-днём. И что он св-воими глазами видел запасы. И их там горы! Он рассказывал п-про кур. Ряды к-клеток длиной в высокий дом!

Акеми смотрит на его восторженное лицо — и её накрывает непреодолимое желание остудить мальчишкин пыл. Она отставляет в сторону пустую чашку и негромко говорит, глядя на свои сложенные на коленях ладони:

— Он всё это выдумал. Заключённых заставляют делать самую чёрную работу в городских отстойниках. Перебирать и перерабатывать мусор и наши отходы. Не мог он видеть что-то иное. В бульон, которым нас всех кормят в столовых, идут трупы. А из костей мертвяков делают костную муку и клей. — Она поднимает глаза и смотрит в лицо ошарашенного мальчишки. — Нет никаких садов. Есть только громадный цех, в котором из мёртвых готовят еду для живых.