Азиатский аэролит - [34]

* * *

Сан-Франциско ласкала горячая субтропическая весна. В ослепительных лучах солнца нежился город, украшенный роскошными парками и пальмовыми бульварами. С океана долетало бархатное соленое дыхание.

Порт, заполненный до отказа океанскими пароходами-великанами, пестрел клетчатыми разноцветными флагами всех наций. Воздух полнился ревом сигнальных сирен, лязгом и грохотом кранов, людским гомоном и выкриками.

Сорокин беспомощно оглядывал шумную пристань, безжалостно теребя бородку. Сердце его щемила невыразимая боль. Вот уж попал, так попал! И надо было такой глупой мысли прийти ей в голову. И что теперь? Вот тебе и путешествие на Гавайи. Вот тебе и беззаботная жизнь в чудесном Гонолулу. И как незаметно все случилось! Ну разве мог он такое ожидать?

Настырная боль еще сильнее сжала сердце Сорокина. Мечты испуганно метнулись прочь. Факт, не лежать ему на бархатном прекрасном пляже в Вайкики, рядом с красивыми, элегантными женщинами, и тихий океанский прибой не будет нежить его тело! А главное, что запоет Эрге, когда увидит свою Гину? Ух! (У Сорокина похолодело под мышками). Убьет, уничтожит!

Сорокин едва не упал в обморок, когда Гина в ресторане спокойно преподнесла чертову новость о том, что в Гонолулу ехать передумала и намерена отправиться из Сан-Франциско к Эрге, на Алеутские острова.

Трудно представить, никак невозможно, это же… и главное, спасения нет! Ну что ему остается делать? Он хорошо знает Регину Марич, ее упрямство, и вообще — как он смеет перечить, денег же у него ни цента! Ох-хо-хо. Вот угодил, так угодил.

Сорокин перестал теребить бородку — поправил шляпу, встряхнулся и еще раз посмотрел на гавань. Сто чертей его матери — надо все же искать капитана «Атлантиды». Тысячу ему болячек в печень!

Сорокин тронулся с места и направился вдоль гавани, минуя пакгаузы, в бухту, где стояли на якоре шхуны.

Через полчаса, обливаясь потом и проклиная в душе все на свете, начиная с палящего солнца и кончая днем своего рождения, он увидел наконец на рейде, среди леса мачт и парусов, голубую «Атлантиду». Шхуна лениво покачивалась на синей, спокойной поверхности океана.

Взял лодку. Подплыл к «Атлантиде». В сотне метров поднялся на ноги, крикнул, составив рупором ладони, вахтенному:

— Эй, ты, мистер, соленая душа, капитан где будет?

Вахтенный лениво посмотрел в сторону лодки, смачно сплюнул и затем безразлично ответил:

— А тебе, обезьяна, он зачем?

— В кости поиграть приехал. Нужен, раз спрашиваю.

Матрос снова помолчал, перегнулся через борт, будто высматривая что-то на поверхности воды, а затем, выдержав паузу и словно вспомнив, что ему задан вопрос, вяло бросил:

— На берегу.

— Без папаши твоего знаю, что на берегу. Где именно?

— Наверное, в «Золотом олене», или во «Встрече друзей». А может, и в «Пятнистой собаке». — И через минуту матрос уверенно добавил: — Найдешь, коли охота. Спросишь Блондинчика Билла — любой ребенок покажет.

Сорокин приказал повернуть лодку к берегу, снова проклиная все на свете. В первую очередь Блондинчика Билла.

Лишь к вечеру он нашел капитана «Атлантиды» в дансинге «Синяя волна». Статный капитан в белом, тщательно отутюженном моряцком костюме, который красиво и плотно облегал его крепкую фигуру, вдохновенно танцевал фокстрот с черноволосой девушкой.

Добросовестно дотанцевав последнее па, капитан вежливо отвел девушку на место и тогда только подошел к Сорокину. Тот отвел его в темный угол и шепотом рассказал о своем деле. Билл свел воедино выжженные солнцем брови и, помолчав немного, спросил с легким удивлением:

— А какого вам черта, мистер, так захотелось в Лощину трех кряжей, да еще в такое время? Впрочем, дело ваше, вопрос лишь, сколько? — Капитан подумал еще с минуту и договорил спокойно и весело: — Тысячу долларов и не меньше, мистер.

* * *

Тропа с каждым километром становилась все более угрожающей. Топи, скрытые багульником и ерником, все ширились, и приходилось осторожно обходить зеленые страшные полосы. Легкий туман фантастически мерцающим призраком колыхался над трясинами.

Лючетан вел перед уверенно и смело, заранее чувствуя опасные места. Вскоре все убедились, что без него в это время экспедиция вряд ли выбралась бы отсюда. Тунгус вел их такими зарослями, что без пальмы[5] продраться сквозь них было невозможно. Он владел пальмой, как виртуоз, одним махом рассекая густые ветви. Но пальма мало помогала. Лошади часто застревали между деревьями, и тогда от вьюков только клочья летели. Все чаще бросались в глаза вывернутые с корнем деревья, никак не напоминавшие таежный бурелом. Как ни странно, поваленные деревья лежали вершинами в одну сторону. Дальше вверх по стремительной Маките, притоку Чамбы, таежные проплешины начали попадаться одна за другой.

Экспедиция шла молча, не обмениваясь ни словом, устремляя мысли в Страну мертвого леса.

Когда лучи солнца разогнали туман, вдали на востоке показался двуглавый хребет, закрывавший собой проход ущелья. На нем, казалось, не было никакой растительности. Но тунгус приложил ладонь к глазам, пристально всмотрелся и глухо сказал, помотав головой:

— Там не надо ходить… Тайга.