Азиатские Христы - [35]

А сильнее и неотразимее других почувствовал это темноокий бледный ребенок, жадно припавший лицом к окну небольшой комнаты далекого городка.

Он весь день ждал, когда покажется первая звезда. Он выпросил у матери позволение поститься целый день, но и сейчас, хотя все небо горело в звездах, его нельзя было отогнать от окна.

Что это? Гирлянды света, небесные звуки! Все небо искрится и горит!.. Звездные лучи скрещиваются, переплетаются, тянутся и вьются. Всюду гимны торжества и хороводы звезд!

— Мама, милая мама, это не сон, нет, не сон! Сегодня родилась маленькая, счастливая звезда. Люди будут счастливы, они должны в это верить и это знать! Я подслушал сегодня разговор звезд.

Задыхаясь от волнения, подбежал он к матери, прижался головой к ее коленям и, захлебываясь от радости, рассказал ей все, о чем в этот вечер говорили звезды. Глаза его горели, бледное личико было покрыто яркими пятнами румянца.

— Дорогой мой мальчик, ты, верно, вздремнул, — нежно говорила мать, ласково перебирая его шелковистые волосы. — Да, мой милый мальчик устал ждать первую звезду и увидел такой хороший сон… А может быть, он будет поэт? Он будет, как и другие поэты, рассказывать людям о песнях звезд и радовать их сердца светлыми далями грядущего.

— Нет, мама, милая, — убежденно говорил ребенок, — я вовсе не спал. Я ни на минуту не закрывал глаз. Я сидел так тихо, как мышка, и мне только хотелось узнать, чувствуют ли и думают ли звезды так, как и мы, и почему они сегодня необыкновенно ярко сияют. И вот я услышал, так ясно услышал их нежные голоса! Они сплетались с их золотистым светом, и казалось, слились в одно, яркое и вместе нежное сияние. И вот какой гимн я слышал новой маленькой звезде: «Привет, привет тебе, младшая счастливая сестра». Он и сейчас звучит в моих ушах.

И он начал повторять слышавшуюся ему в небесах звездную мелодию трогательным, детским голоском.

— Ну, значит, ты у меня будешь музыкант, — говорила, улыбаясь, мать.

Она задумчиво поглядела в окно.

— Да, мой милый мальчик! Ты, как великий Бетховен, сумеешь подслушать и передать музыку лунных и звездных лучей.

И она не сдавалась на горячие уверения своего сына, будто он действительно слышал разговор и гимн звезд.

Ее глаза с нежной материнской заботливостью смотрели на его разгоряченное и взволнованное лицо. Всю жизнь она ждала лучших, но никогда не наступивших для нее времен. Ее рассудок уже отказывался им верить, но в ее измученном жизнью сердце, помимо собственной воли, рождалась смутная, как первый весенний мотылек, трепещущая надежда, что, может быть, мальчик ее все же окажется прав, и люди увидят хоть когда-нибудь, хоть через сотни веков, — яркий свет новой звезды, обещающий им грядущее счастье».

Мне нет никакой возможности переписывать здесь для сопоставления с азиатскими сказками более длинных европейских художественных сказок, которыми можно переполнить сотню томов, тем более невозможно переписывать и европейские романы или наши курсы астрономии, механики, химии и т.д. Для выяснения контраста современной художественной европейской науки с чисто первобытными азиатскими произведениями, вроде только что приведенных мною, совершенно достаточно того, что я здесь привел.

Нам остается только удивляться, каким образом могут даже и теперь быть люди, считающие себя обще образованными, но верящие тому, что где-то в центре Азии, в Тибете, у Далай-ламы или в неведомых еще отрогах Гималайских гор существуют мудрецы, знание которых превосходит наше европейское? Каким образом могут быть люди, способные верить, что в незапамятные времена в Азиатских странах была уже высокая умственная культура, но погибшая и забытая теперь?

Ведь свет знания, как и физический свет, распространяется во все стороны, и лишь непреодолимые физические преграды могут его заслонить от той или другой местности, и никаких таких преград, которых нельзя было бы обогнуть, мы не находим ни между различными странами Азии, ни между Азией и Европой.

Совершенно понятно, что при крупных физических катастрофах, вроде, например, столкновения земли с кометою, может погибнуть целое полушарие земли, но никаких признаков такого столкновения на Азиатском континенте. Эндемические болезни, вроде чумы или оспы, истребляли по временам значительную часть населения Европы, но и они не приводили ее к одичанию; революции в окончательном результате сопровождались только улучшением общественного строя, и новым подъемом науки, техники и даже изящного искусства, которое казалось всегда особенно пострадавшим в первые годы общественных потрясений.

Так каким же образом в огромной Азии, где столько простора для убежищ, могло прежнее высокое и великое превратиться в то наивное, что мы здесь читаем? Мы много читаем удивительно в современных историях Азиатского востока. Собственно говоря, все там полно чудес. Возьмем хотя бы появление оттуда, как из табакерки с фокусом, великих учителей: Спасителя Христа с берегов Мертвого моря, распространившего свое учение по всей Европе, а затем и Америке, и Австралии, и Достославного пророка Магомета, написавшего среди пустырей Аравии свой Коран и распространившего свое учение по всему северу Африки и по всей Юго-западной Азии. А вот из этой же табакерки с фокусом явился и Будитель-Буда, в какой-то неведомой теперь Капелле Басту, лежавшей, говорят, где-то в глубине Гималаев. И странное дело! В то время, как в Европейских культурных городах — Париже, Риме, Лондоне, Берлине, Вене, Петербурге — выдающиеся ученые, раз возникнув, уже не переводились до настоящего времени и, вероятно, будут продолжаться и впредь, в этих глухих городках возникал всегда на всем протяжении существующей истории только один величайший, превосходивший всю сумму парижских или берлинских ученых гениальный человек, который, сверкнув на весь мир ослепительным светом, пропадал затем неизвестно куда, а породивший его городок вновь погружался в темноту жалкого неведения в то время, как вышедшие из него волны могуче неслись по остальному миру.