Азенкур - [5]

– Господи, чего ж мы тут торчим-то? – простонал Роберт Перрил.

– Господь не скажет, – процедил Сноболл. – Хотя, говорят, наше дело Ему явно угодно.

Богоугодное дело состояло в том, чтобы охранять угол между улицей и рыночной площадью, преграждая путь в обе стороны и женщинам, и мужчинам. Приказ не относился к священникам, конным рыцарям и знати – только к простому люду, а простому люду и без того хватало ума сидеть по домам. Какие-то оборванцы тащили на площадь семь ручных повозок с дровами, бочками, камнями и длинными бревнами, но так как оборванцев сопровождали конные латники в накидках с королевским гербом, то стрелки даже не дернулись их окликнуть.

Дородная девка с изрытой оспой физиономией вынесла лучникам пива из харчевни и разлила по кружкам, с тем же безразличным видом застыв на месте, когда Сноболл полез ей под юбки. Дождавшись, пока он выпростает руку, она протянула ему ладонь.

– Нет уж, милашка, – ухмыльнулся тот. – Я сделал тебе одолжение, так что причитается не с меня, а с тебя.

Девка повернулась и ушла. Майкл, младший брат Хука, старался не отрывать глаз от столешницы. Глядя на его смущение, Том Перрил ухмыльнулся, но промолчал: задирать добродушного Майкла, который никогда не обижался, было бессмысленно.

Королевские латники остановили повозки в центре площади и теперь стоймя укрепляли два высоких столба в двух бочках, набитых камнями и щебнем. Кто-то из латников, проверяя столб на прочность, налег на него всем телом. Столб устоял – работа, видимо, была сделана на совесть. Латник спрыгнул на землю, и оборванцы-рабочие принялись раскладывать вокруг бочек вязанки дров.

– Королевские дрова горят ярче, – ухмыльнулся Сноболл.

– Правда? – тут же откликнулся Майкл, который верил любому слову.

Никто из лучников ему не ответил.

– Наконец-то, – проговорил вместо этого Том Перрил.

И Хук увидел на дальнем краю площади небольшую толпу, появившуюся из церкви: обычного вида люди, почему-то окруженные солдатами, монахами и клириками. Один из священников направился к «Быку» – харчевне, у которой сидели лучники.

– А вот и сэр Мартин, – объявил Сноболл, будто остальные могли его не узнать.

Хука при виде священника передернуло от ненависти. Тощий, как угорь, тот приближался размашистой походкой, на ходу склабясь все шире и не отрывая от стрелков по-всегдашнему назойливого взгляда странных глаз, которые, как говаривали, смотрели прямиком в мир иной; правда, в рай или в ад – тут мнения расходились. Хукова бабка на этот счет была категорична. «На нем след зубов преисподнего пса, – повторяла она. – Родись он простолюдином, его бы уже повесили».

Лучники нехотя поднялись с места, приветствуя священника.

– Ну что, готовы творить Божье дело? – заговорил, подойдя, сэр Мартин. Его черные волосы поседели на висках и поредели на макушке, недельная седая щетина покрывала длинный подбородок, словно иней. – Нужна лестница, за веревками уже пошел сэр Эдвард. Дворянство на побегушках – залюбуешься, а? Найдите где-нибудь длинную лестницу.

– Лестницу? – переспросил Уильям Сноболл так, будто впервые слышал о такой диковине.

– Длинную, чтоб достала до перекладины. – Сэр Мартин дернул головой в сторону бруса, на котором болталась вывеска с быком. – Длинную, – вновь повторил он с отсутствующим видом, словно уже забыл, что здесь делает.

– Поищите лестницу, – велел Уилл Сноболл двоим лучникам. – Длинную.

– Короткие слишком коротки для Божьей справедливости. – Сэр Мартин, вновь оживившись, потер тощие ладони и взглянул на Хука. – Что-то ты бледен, Хук. Заболел? – спросил он с радостной надеждой, словно Ник Хук собирался помереть прямо у него на глазах.

– Пиво тут подозрительное, – ответил Хук.

– Это потому, что пятница, – сообщил священник. – В постный день надо воздерживаться от пива. Твой покровитель, святой Николай, по средам и пятницам отказывался от материнской груди – учись, Хук! Не положено тебе удовольствий в постные дни: ни пива, ни забав, ни грудей – и так будет всегда. А почему, Хук, почему? – Длинное лицо сэра Мартина перекосила злорадная усмешка. – Потому что ты вскормлен от отвислых грудей порока! И детей ее не помилую, говорит Писание, ибо блудодействовала мать их!

Том Перрил хихикнул.

– Какие будут распоряжения, святой отец? – устало спросил Уилл Сноболл.

– Творить Божье дело, мастер Сноболл, святое Божье дело. Ступайте.

Лестницу нашли как раз к тому времени, когда на площади появился сэр Эдвард Дервент, удерживая на широких плечах четыре мотка веревки. Сэр Эдвард, сильный и коренастый, был латником и носил накидку с полумесяцем и звездами, как у стрелков, только почище и поярче. Лицо его было изуродовано в битве при Шрусбери, когда ударом алебарды ему раскроили шлем, проломили скулу и отсекли ухо.

– С колоколов сняли, – объяснил он, сваливая на землю тяжелые петли веревок. – Вяжите их к перекладине, я не полезу.

Сэр Эдвард командовал латниками лорда Слейтона, и уважали его не меньше, чем боялись.

– Хук, давай ты! – велел сэр Эдвард.

Хук, взобравшись на лестницу, стал привязывать к брусу колокольные канаты тем же узлом, каким привык крепить пеньковый шнур вокруг зарубок на концах лука. В отличие от шнура, толстые канаты поддавались с трудом. Закончив, Хук соскользнул вниз по последней привязанной веревке, показывая, что узлы закреплены надежно.