Азбука последнего ритуала - [37]
Иные памятники невольно могут вызвать иронию. Иные - страх. Но встречаются в наше время и надгробия, способные вызвать совсем другие чувства.
На Востряковском кладбище в Москве, на новой лесной территории, есть могила. Памятник небольшой, из серого гранита: развернутая ладонь, в которой, свернувшись калачиком, уютно спит младенец. Перед памятником на стандартной мраморной пластине - имя, фамилия и годы жизни. Портрета нет. Судя по датам, похоронен юноша, проживший всего семнадцать лет. Но эпитафия на памятнике - прописными, выпуклыми, рельефными буквами по черненой меди добавляет к этой анкетной информации ещё нечто:
И жизнь твоя была чиста Во власти белого листа.
Да, конечно, думаешь, он писал стихи. И может быть, это строчки из его стихотворения...
Теперь медной пластины с эпитафией уже нет. Известно, куда и зачем девается ныне медь и бронза с кладбищ, цветной этот металл...
А ведь скульптура и надпись в этом памятнике были одинаково важны, составляли единое целое.
Надписи, эпитафии
Необычные, развернутые надписи на памятниках для нашего времени не очень характерны. Редкий случай - на Новокунцевском кладбище в Москве на могиле, видимо, известного врача-анестезиолога такая надпись: "Анестезиолог анестезиологу - анестезиолог". Думалось, что под анестезией друзья, поставившие этот памятник, подразумевали, как обычно, свою скорбь и память об этом человеке. Но, оказывается, выбитая на граните фраза - традиционный, обязательный и чуть ли не единственный тост, который произносят после проведения удачной и трудной операции, чокаясь мензурками с медицинским спиртом. Это формула профессионального братства. А в общем-то это эпитафия - выразительная, в некотором роде философская надпись на могиле.
Было время, когда на Руси эпитафий не было. Был крест, к кресту прикреплялась икона Спасителя, Богородицы или святого, чье имя носил умерший. И писались имя и годы жизни. Иногда лишь на каменных могильных плитах иноков и архиереев перечислялись достоинства их праведной жизни. Высекались и строки из Священного писания или молитв.
Эпитафии пришли в Россию XVIII века как античное наследие, даже несколько ранее, чем надгробные скульптуры. Надписи рассказывали в прозе или стихах о достоинствах покойного, о его жизни. Появилась целая кладбищенская литература со своими писателями, занимавшимися исключительно сочинением эпитафий в честь влиятельных и богатых граждан. Появились и философические надписи. Порой развернутые эпитафии сочетали рассказ о достойной жизни покойного с некой назидательной философией.
Например, такая - с кладбища Александро-Невской лавры в Петербурге:
"Здесь погребен почивший о Господе лейб-гвардии Измайловского полка иерей Алексей Михайлович, кой в 1 день 1776 года начал себе новый год в вечности, в чине священника служил 32 года, а умирая без мала 60 лет, оставил память добродетелей своих бессмертну.
Прохожий! Я достиг к пристанищу надежну;
К нему имея все дорогу неизбежну,
Старайтесь свою жизнь тако препровождать,
Чтоб не страшилися в сем порте приставать".
Встречались и трогательные надписи - своего рода житейские сюжеты. Такая, например, - с петербургского Волковского кладбища:
Двубрачной быв, была душой обоих.
Один оплакан ей, другой рыдал по ней И вместе с дочерью, виной её кончины,
Здесь сердца своего скрыл обе половины.
И очень знаменитые строки из эпитафии, ставшие крылатыми в Петербурге ХIХ века, не раз упоминавшиеся в художественной литературе (правда, с некоторой долей иронии). Только эти три строки и сохранились на могильной плите Волковского кладбища:
О ты, жестокая холера,
Какого ты сразила кавалера,
Измайловского унтер-офицера...
Имя гвардейского унтера неизвестно, однако и безымянный, он по-своему вошел в историю.
Среди надгробных надписей прославленных россиян знаменита и выделяется такая: "Здесь лежит Суворов" - на могиле полководца в Александро-Невской лавре, в Петербурге.
Александр Васильевич Суворов к славе своей относился с уважением, знал, что она надолго переживет его. Потому, умирая в Петербурге, в доме племянника Хвостова, раздумывал: какая надпись на памятнике будет ему приличнее? Хвостов был известный сочинитель весьма выспренних од, и дядя недаром беспокоился, что его надгробие будет изукрашено рифмованным многословием. Не то чтобы полководец не ценил стихов - он и сам их писал. Но к таланту племянника относился без особого доверия. И тут тяжелобольного генералиссимуса посетил Державин. Суворов прямо спросил, что бы тот написал на его памятнике. Тут много слов не надо, ответил Державин, достаточно написать: "Здесь лежит Суворов". "Помилуй Бог, как хорошо!.." - восхитился полководец.
Вернее почувствовать, чем так понравилась самая краткая "ода" Державина Александру Васильевичу, можно, припомнив один эпизод из времен Итальянского похода Суворова и военных действий на Средиземном море. Тогда к Александру Васильевичу прибыл курьер союзников-австрийцев с депешей от адмирала Ушакова. Докладывая, курьер стал подробно титуловать адмирала. Суворов прервал его, строго сказав, что о таких людях, как Ушаков, достаточно просто сказать "Федор Федорович" и уже ясно, о ком речь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемый сборник вошли статьи Святителя Луки Крымского (в миру Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого), опубликованные в «Журнале Московской Патриархии». Завершает книгу библиография с перечнем основных книг, статей, воспоминаний о Святителе Луке, а также с перечнем его медицинских сочинений…
Гностицизм. Самое загадочное еретическое течение христианства, окутанное бесчисленными мифами и легендами. Наследниками гностической ереси считают богомилов Византии и Болгарии, катаров Франции и Италии, а также масонов.Справедливо ли это утверждение?Где кроются корни гностицизма?Какое влияние оказало это учение на европейские оккультные, эзотерические и теософские школы?Действительно ли его основные постулаты нашли достойное отражение даже в массовой культуре XX века?Вот лишь немногие вопросы, на которые отвечает в своей поразительной книге известный историк и журналист Ричард Смоули.
Исследование посвящено самосожжениям и другим формам ритуального суицида старообрядцев – малоизученному феномену религиозной жизни середины XVII–XIX вв. Преимущественное внимание уделяется богословским спорам старообрядческих наставников о «гарях», статистике и локализации самосожжений, обрядам, предшествующим «огненной смерти», а также памяти о мучениках, сохраняющейся на протяжении столетий среди сторонников и противников самосожжений. Основой для выводов послужили многочисленные опубликованные источники, а также документы (преимущественно следственные дела), обнаруженные в архивах Москвы, Санкт-Петербурга, Архангельска и Петрозаводска.
В первый том Собрания сочинений митрополита Киевского и Галицкого Антония (Храповицкого) (1863–1936) вошли его наиболее яркие богословские труды разных лет. Представленные работы, несмотря на спорность некоторых из них (в первую очередь это относится к «Катехизису»), по праву занимают почетное место в сокровищнице русской богословской мысли.
В книге американского историка Томаса Вудса развенчивается культивируемая на протяжении трех столетий (начиная с эпохи Просвещения) и вошедшая в учебники антихристианская и антиклерикальная мифология – тенденциозное изображение Церкви реакционной силой, сопротивляющейся развитию науки, культуры и цивилизации в стремлении удержать народы в первобытной темноте и невежестве. Опираясь на результаты, полученные историками на протяжении последних ста лет при изучении истории европейского Средневековья и раннего Нового времени, автор показывает, насколько велика была роль Церкви и христианской религии в создании многих важнейших аспектов современной цивилизации – науки, права, искусства и архитектуры, сельского хозяйства, благотворительности и т. д.
Известный в церковных и научных кругах кандидат богословия, кандидат и доктор философских наук, профессор Дулуман Евграф Каленьевич, известный в советское время церковной и гражданской общественности своими богословскими, философскими и религиоведческими трудами. Евграфом Каленьевичем написано и опубликовано свыше 30 книг и брошюр на религиозную, философскую и атеистическую тематику. В различных уголках Советского союза прочитано свыше двух тысяч публичных лекций. К сожалению, с 1985 года — с начала "перестройки"- его лишили публикаций в прессе и устных выступлений в аудиториях.