Азбука литературного творчества, или От пробы пера до мастера Cлова - [56]

Шрифт
Интервал

момент? Неужели плохо лишь то, что осуждению подвергается классик? Но кто сказал, что слова "классика" и "безупречность" — синонимы?

Классика — то, что каждый считает нужным прочесть и никто не читает.

Марк Твен

Граф Толстой, воспитанник гувернёра-немца, с раннего детства говорящий в своём доме и на светских раутах исключительно на французском языке, не знал, что такое правильная русская литературная речь. Логинов сказал об этом. Граф Толстой, человек, мыслящий тяжело, но много, выдавал в своих произведениях бесконечные перепады об одном и том же, а также использовал канцеляризмы, штампы и с удовольствием обсасывал помногу раз какую-нибудь свою литературную находку типа слова "гвоздить". Логинов отметил это, разве он не прав? Граф Толстой, по натуре своей ментор-дидактик милостью Божьей, ординарный и прямолинейный, создавал для детей сказки, пугающие и языковой формой, и этическими упущениями, и просто сюжетной неуклюжестью. Логинов указал и на это. В чём криминал критического выступления современного писателя?

Сто лет назад всё, что творил Толстой, было оправдано по разным причинам. Сегодня такое неприемлемо.

Разве об этом не нужно говорить только потому, что Толстой — "гений русской литературы"?

Но перейдём к тому, как Михаил Дунаев защищает Льва Толстого.

Автор статьи "Как же графу не быть графоманом?" выбирает чрезвычайно неудачную линию защиты. Он, как я уже упомянул, доказывает, что чёрное на самом деле есть белое. "Рассказ "Черепаха" как раз неплох, дурны критерии критики", — пишет он. Надо же! Те критерии, по которым Логинов оценивает язык Толстого, неверны! Неверно то, что текст должен быть свободен от паразитных рифм, тавтологии, плеоназмов, мусорных слов! Вот уж чего я не ожидал, так это защиты "Черепахи" с такой позиции! Знаете, если мы все начнём писать так, как Толстым написана "Черепаха", то это будет конец русской литературы! Логинов абсолютно прав в каждом своём слове. Ни один редактор ни в одном самом непритязательном издательстве сегодня не допустил бы сказку "Черепаха" в печать!

Известный писатель — тот, у кого берут и слабые вещи; знаменитый — тот, кого за них хвалят.

Габриэль Лауб

"Кто сказал, что повторы слов недопустимы?" — спрашивает Дунаев. Да допустимы, все это понимают. Но те повторы, которые обосновываются специальным стилистическим заданием, а не те, что делает Толстой! "Он стал торопиться, лапами подле неё рыть яму. И когда вырыл яму, то лапами завалил в яму черепаху и закопал землёю". Как вам, а? В двух предложениях три раза слова "яма", два раза — "рыть" и два раза — "лапами". И никакой спецзадачи, обычное повествование… Не понимаю, о чём мы говорим, о чём спор. Почему г-н Дунаев так рьяно защищает именно "Черепаху"!

"На основании этих критериев я берусь сбросить с пьедестала любого классика", — говорит Дунаев. И приводит пример — строку Пушкина "На берегу пустынных волн…" Да, действительно, у волн берегов не бывает, и не могут волны быть "пустынными". И, действительно, здесь мы имеем понятный, выразительный образ, литературная форма которого тем не менее нарушает литературные каноны… Но ведь это стихи, г-н литератор, а стихосложение и есть то самое специальное стилистическое задание, которое оправдывает многое! Многое из того, что неприемлемо в прозе!

Дунаев называет Логинова компьютером. В том смысле, что Логинов подходит к тексту с математически точной редакторской меркой, не читает, а "сканирует" текст. И именно поэтому спотыкается на толстовских "ляпах". "Г-ну Логинову не хватает языкового чутья", — пишет он. По Дунаеву, чтобы насладиться языком Толстого, надо иметь "талант читателя".

Я не понимаю таких рассуждений. В восприятии текста я опираюсь на общеупотребительные представления о грамотности. И, естественно, так же, как и Логинов, подхожу к тексту с определённой меркой. И… Как я могу оценить красоту фразы из сказки "Черепаха": "Детей они выводят яйцами"?! Какой мне нужно для этого иметь "талант читателя"? Или г-н Дунаев хочет вознести моё восприятие художественного текста на уровень интуитивного понимания? Вернее, понимания, априори заданного на восхищение оттого, что я читаю классика? Или сугубо субъективного восприятия, когда любая "сказка, рассказанная идиотом, полная звуков и страсти и ничего не значащая", будет восприниматься как песня?!

Дунаев говорит: "Вообще, вот так (то есть, как Логинов. — И.Г.) русскую литературу читать, это только и делать, что дёргаться". Знаете, мне это соображение очень напоминает разговоры о загадке русской души. Обычно о ней вспоминают, объясняя какую-нибудь откровенную глупость, которая ломает жизнь нашего, русского, человека. Ну, вот и в творчестве мы приехали к тому же: теперь у нас к загадкам русской души добавилась ещё и загадка русской литературы. Умом, понимаешь, российскую литературу не объять, её аршином не измерить, в неё можно только верить!

Мне очень жаль, что приходится защищать чистоту русского языка, ставя под сомнение достоинства творчества великого русского писателя Л.Н. Толстого и оппонируя профессору Московской Духовной академии Михаилу Дунаеву. Но если мы сегодня будем оправдывать неправильности речи, неграмотность письма, то завтра эта неграмотность грозит воцариться повсеместно. Положение с русским языком уже самое неприглядное!


Еще от автора Игорь Олегович Гетманский
Над пропастью во ржи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Конвертор

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Планета безумцев

Плохо быть знаменитым и иметь доброе сердце. У Дэниела Рочерса, журналиста-межпланетника, есть и то и другое, а потому неприятности сыпятся на него как из рога изобилия. Не успел он отойти от недавней космической заварухи, как новое дело на подходе. Роковой обед в ресторане 'Королевство кривых зеркал' дает старт цепочке событий, где обвинение в десятке убийств, преследование загадочных оборотней-зомби и пара-тройка пуль в собственном теле — еще самое безобидное. Словом, Рочерс оказывается один на один с теми, в чьей власти уничтожить Землю, превратив ее в планету безумцев.


Не смей обижать слабых!

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сотворение монстра

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Все хорошо, что хорошо кончается

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Некрасов [Глава из книги "История русской литературы с древнейших времен до 1925 года"]

Глава из книги "История русской литературы с древнейших времен до 1925 года". Д. П. Святополк-Мирский.


Советская литература. Побежденные победители

Сюжет новой книги известного критика и литературоведа Станислава Рассадина трактует «связь» государства и советских/русских писателей (его любимцев и пасынков) как неразрешимую интригующую коллизию.Автору удается показать небывалое напряжение советской истории, сказавшееся как на творчестве писателей, так и на их судьбах.В книге анализируются многие произведения, приводятся биографические подробности. Издание снабжено библиографическими ссылками и подробным указателем имен.Рекомендуется не только интересующимся историей отечественной литературы, но и изучающим ее.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.