Азбука для несовершеннолетних - [22]

– «Хотя бы не вреди» – и это уже добро? – возражаю я, хоть и знаю его пристрастие к парадоксам.

– Наша общая цель в чем? Чтобы происходило как можно меньше зла. Значит, чтобы быть полезным обществу, достаточно ему не вредить, не расталкивать локтями окружающих, когда идешь к своей цели. И это уже будет первая ступень добра. Вторая ступень – когда человек достигает личного блага, принося пользу обществу. По-моему, эта позиция – самая доступная, самая распространенная. Бескорыстия здесь особого нет, но есть чистая совесть. И наконец – самая высшая ступень добра: когда человек не преследует никаких личных целей, не ждет ни вознаграждения, ни благодарности, а делает добро по внутренней потребности, потому что не может иначе. Эту позицию я и называю добротворчеством.

– Но именно такой человек и получает большую нравственную выгоду?

– Нравственность и выгода? – возмущается Амирэджиби. – Нет, это несовместимые понятия!

Такая вот категоричность. Мой вопрос оказался как бы вне системы его координат. Порой у меня возникает ощущение, что при нашей беседе присутствует третий – сам Дата Туташхиа, и это он отвечает на вопросы.

– Каждого нормального человека, – продолжает Амирэджиби, – обязательно мучает духовный голод. Ему необходимо ощущать, что не напрасно он живет на свете, и эту истину он каждый день должен себе подтверждать и доказывать. То есть в духовной пище человек нуждается не меньше, чем в хлебе насущном. А самый верный путь добыть пищу духовную – это добротворчество, участие в судьбах других людей. И знаете, в отношении пищи духовной наш социалистический закон «Кто не работает, тот не ест» действует безотказно. К духовному «котлу» общества просто так не присосешься. Кусок своего духовного хлеба не «урвешь» из чужих рук, не «достанешь» с черного хода.

На замечание о том, что людям, живущим по законам добротворчества, куда тяжелее приходится, чем другим, кто и не помышляет о добре, слышу ответ:

– Злым жить легче, чем добрым? Может быть. Но за свою жизнь я не видел, чтобы злой человек был счастлив.

– А вы счастливы, Чабуа Ираклиевич?

Лицо его становится необычайно серьезным:

– С таким удовольствием на свете живу, вы даже представить себе не можете. И, знаете, мне ужасно везет в жизни. Да, где бы я ни был, мне всегда необъяснимо везло. Говорю это и не боюсь сглазить судьбу.

...Одну легенду из жизни Амирэджиби не могу не вспомнить. Мне рассказывали о ней многие люди, а потом подтвердил и он сам. Было это в 1968 году – врачи обнаружили у Амирэджиби рак горла. Он приехал в Москву. После консилиума у врача с больным состоялся такой разговор: «Немедленная операция, или вы умрете». – «Нет, я не умру». – «Умрете в течение полугода. Гарантирую вам». – «А я гарантирую, что проживу по меньшей мере четыре года, – они мне нужны, чтобы закончить роман». От операции больной наотрез отказался. Врач посмотрел на него как на сумасшедшего... То, что Амирэджиби выжил, было, конечно, чудом. Впрочем, не единственным чудом в жизни этого человека.

– Как вы объясняете секрет своего везения?

– Может быть, дело в том, что я никогда никому не хотел зла. В моей жизни были случаи, когда я узнавал, что вот этот человек замышляет против меня страшную подлость... Можно было бы застать его врасплох, потом отомстить. Но я открыто шел к нему и говорил: зачем тебе это нужно? Что тебе это даст, кроме огромной ноши на совести? И знаете, переубеждал. Даже плохой человек способен оценить, если ты подходишь к нему с добром.

– Но ведь это уже компромисс, а вы говорили, что не признаете компромиссов...

– Иногда разумнее бывает уступить человеку, потому что это принесет ему больше пользы, чем мне вреда. Он пойдет потом к другим людям, и ему будет стыдно делать им зло, раз с ним поступили совсем по-другому.

– А если не будет ему стыдно?

– Сотню раз наблюдал, как за совершенное зло люди расплачиваются. Пусть не немедленно, но обязательно расплачиваются – и чистоганом. Все, все воздается! Даже в мелких случаях. Если меня, например, настигает какая-то неудача, начинаю рыться в памяти: где и по отношению к кому я поступил несправедливо, кого ненароком обидел. И в большинстве случаев нахожу и тогда успокаиваюсь: надо платить, нечего жаловаться на судьбу.

– Итак, назначение человека, как сказано в романе, не только в том, чтобы победить зло, но и обратить его в добро. Но это, Чабуа Ираклиевич, призыв к какой-то героической нравственности!

– Нравственность – всегда противостояние, – говорит он (тут я понимаю вдруг, что «нравственность» и «добро» для него синонимы). Продолжает: – Есть борьба «против», но есть и борьба «за». Бороться против какого-то одного негодяя, наказать его – мало радости. Всего лишь разрушишь то, что он сделал или хотел сделать. Бороться «за» – это приносить что-то новое, от себя. Наперекор всем неблагоприятным обстоятельствам делать добро. Предъявлять строгие требования прежде всего к самому себе, становиться сильнее – так только и можно изменить обстоятельства.

Провожая меня, уже у лифта, произносит последний монолог:

– И пусть на твоем пути встретился кто-то ответивший злом на добро, значит ли это, что твое хорошее дело пропало? Ты не догадываешься даже, как согрело оно чью-то, может, и неведомую тебе жизнь. Если слеп один человек, еще не значит, что люди слепы. Благодарность часто приходит не с той стороны, с какой ждешь... И знаете, к какой мысли я пришел? Вернее, увидел эту мысль на своем опыте, на судьбах других людей: добро – это особый, не изученный пока вид энергии, которая не исчезает из мира, а накапливается... Каждый добрый поступок, слово, желание бессмертны...