Азбучная история - [34]

— Вот что я тебе скажу: все кончено, — проговорила она. — Это была последняя капля. С меня довольно, Йоаким.

— Что ты такое говоришь?

— Ты прекрасно слышал.

— Нет, так нельзя! Ты совершаешь ошибку, Сюзанна. Впусти меня. Мне надо с тобой поговорить.

— Ты разве не слышал, что я сказала? Прочисти уши: я не желаю с тобой говорить. — Последнюю фразу она произнесла медленно, с расстановкой. И добавила решительным тоном, словно ставя точку: — Йоаким. — Лицо ее выражало огромную снисходительность.

Йоаким вздрогнул как мокрая, побитая собака. Потом с усилием взял себя в руки.

— Впусти меня, — тихо сказал он.

— Ты никогда больше не переступишь этот порог, — взвизгнула она. Ее спокойствие дало трещину. — Если ты воображаешь, что можешь приходить и уходить, когда вздумается, то мы в эти игры не играем! Так и знай!

— Я не играю, Сюзанна.

— Что ты заладил: «Сюзанна! Сюзанна!» Ты права не имеешь произносить это имя! — Она прищурилась, глаза стали как две узенькие бойницы. Ее так и подмывало снова захлопнуть дверь, но и отпускать жертву пока не хотелось. — Оно мое, а не твое! — прошипела она.

— Я никуда не сбегал! — воскликнул он. — Мне просто было необходимо обдумать создавшееся положение.

— Хватит с меня этой шарманки!

— Я многое обдумал, и нам совершенно необходимо поговорить!

— Эк, опомнился! Раньше-то ты где был? А теперь все кончено, друг любезный. — Она тяжело вздохнула. Из глубины квартиры, из спальни, неожиданно донесся плач, потом в коридоре послышались осторожные, крадущиеся шаги.

— Дети что, дома? — в замешательстве спросил он. — Разве Дитте не в школе?

— Тебя это не касается, — ледяным тоном процедила Сюзанна.

— Ты оставила их дома, чтобы они все слышали? Собралась использовать их как оружие? — едва слышно сказал он. — Ты в своем уме, Сюзанна?

— Убирайся! — в ярости выкрикнула она. — Нет у тебя тут никаких прав! Удрал — значит, всё, обратный путь заказан. Когда последний раз шагнул за порог, ты навсегда со всем тут распрощался. Ха-ха-ха! К сожалению, Йоаким, дело обстоит именно так.

— Нет, так нельзя.

— Если не веришь, можешь позвонить адвокату.

— Что это значит?

— Он все тебе разъяснит. Ты ушел. Бросил квартиру и детей. Тебя не было трое суток. Значит, ты проиграл. Все кончено. Ты остался с пустыми руками.

— Ты что же, заранее все рассчитала? Да? Дождалась, чтобы я вконец устал от тебя и твоих вывертов? Вынуждала меня что-нибудь предпринять? И стоило мне повернуться спиной, пустила в ход кинжал!

— Ну, это мое личное дело, тебя не спросила, — отрезала она.

Йоаким отчаянно рванул дверь, цепочка мерзко заскрежетала.

— Ты хочешь со мной расстаться? Ладно! — выкрикнул он. — Отлично. Я возражать не стану. Но хотя бы тут веди себя по-человечески.

— По-человечески? — фыркнула она. — Ты разве не знаешь, Йоаким? Развод — это война.

— Я не хочу воевать.

— Ну, это твоя проблема.

— Между прочим, и твоя тоже, — возмущенно бросил он.

Но она не слушала. Отступила от щелки и с размаху захлопнула дверь. На сей раз Йоаким ни звонить, ни пытаться открыть не стал. Только приложил к двери ухо и смутно различил голоса Дитте и Сюзанны да писклявый плач Якоба, который вскоре утих. Он отвернулся от двери, опустился на корточки, прислонился к стене — и тут заметил соседку. Худая старуха, опершись на ходунок, стояла на пороге своей квартиры, смотрела на него.

— Что, проблемы? — сочувственно просила она сухим, скрипучим голосом.

Однако Йоаким был сейчас не в силах вести разговоры, только устало пробормотал:

— Нет-нет, все в порядке.

Старая дама опять взглянула на него. Потом кивнула сама себе и попятилась внутрь квартиры. Ходунок несколько раз громыхнул о дверь, прежде чем ей удалось ее закрыть. А Йоаким так и сидел в сером свете подъезда.

14

Следующие дни Йоаким жил в конторе. Перво-наперво пошел в магазин, купил себе рубашки, нижнее белье, бритвенные принадлежности и выбирал все это со странным удовлетворением. Это мое, думал он. Раз ничего другого у меня нет, то, по крайней мере, эти вот две рубашки и бритвенный станок принадлежат мне. Никто их у меня не отберет. Он регулярно звонил Сюзанне, но, когда бы ни набирал ее номер, слышал в трубке короткие гудки: занято. Поначалу решил, что она постоянно висит на телефоне. Однако в конце концов сообразил, что трубка просто снята с рычага. Мне ли ее не знать! — думал он. Вспыльчивая как порох. Чуть что — сразу на дыбы, удержу нет. Обидишь ненароком, отплатит сторицей. Сколько раз я, сам того не ведая, наносил ей обиды и узнавал об этом, только когда она чуть не с кулаками на меня набрасывалась. Ничего мне не спускала. Мстительная она, потому что не уверена в себе. Хочет, чтобы ей каждую минуту твердили о любви, оказывали внимание, признавали ее правоту. Будничная жизнь раздражает ее. Ей надо, чтоб ее носили на руках, обращались с ней как с балованным любимым чадом. Она с криком цепляется за любовь, на которую, как она считает, вправе претендовать. Обидчивая, капризная. Упадет и мигом в слезы, сочувствия требует. Сейчас она вне себя от злости, но, когда поймет, как много поставлено на карту, образумится, и мы сможем поговорить. Он ждал. Мобильник у него был включен круглые сутки, и при каждом звонке он вздрагивал, поспешно подносил телефон к уху, думая: ну вот, свершилось. Но Сюзанна не звонила. Часто он размышлял о Якобе и Дитте. Как они там? Ему очень хотелось повидать детей, но он опасался им навредить. Может, лучше держаться подальше от детей, не вынуждать их делать выбор? А может, наоборот, держась поодаль, он совершает предательство? Чем больше он об этом думал, тем больше нервничал. Как-то утром зашел в Якобовы ясли и, встретив в коридоре директрису, узнал от нее, что последние несколько дней Якоб находится дома. Пока они разговаривали, Йоаким смотрел на Якобов крючок, помеченный картинкой с яблоком. Туда Якоб вешал свой рюкзачок. Его маленькие клетчатые тапочки аккуратно стояли под вешалкой. У Йоакима вдруг больно сжалось сердце. Он схватил директрису за плечо.