Азазель - [68]

Сразу за воротами я увидел одного из имперских стражников. Кутаясь в накидку из грубой верблюжьей шерсти, он спал, лежа прямо на земле возле разрушенной стены, и громко храпел. Я тогда еще подумал: «Вот он, безмятежно спящий сторож монастыря, — под защитой вечно бодрствующего стража вселенной! Почему священники, епископы и монахи не хотят уподобиться ему, не полагаются на Господа, в руках которого ключи их судеб, и не прекращают свары между собой?» Как-нибудь, когда представится случай, я поинтересуюсь у епископа Нестория, верно ли то, что рассказывают монахи о его нетерпимости ко всем, в ком он видит еретиков. Я непременно спрошу, что он имел в виду, когда, обращаясь к императору с речью по поводу своей епископской хиротонии, сказал: «Содействуй мне в моей войне с неверием, и я помогу тебе в твоей борьбе с персами. Дай мне землю, очищенную от ереси, и я дам тебе ключи от рая небесного и наслаждения вечной жизни!» Если он и вправду произнес такие странные слова, значит, верны мои догадки о том, что он изменился по сравнению с тем временем, когда я знал его, и стал жить не ради небесного, но земного… Не этого желал я для него…

Стражник даже не пошевелился, лишь лежащая рядом с ним собака приподняла голову, посмотрела в мою сторону и, пару раз лениво шаркнув хвостом по земле, вернулась в исходное положение. Спускаясь по пологому холму, я слегка откинулся назад, чтобы сохранить равновесие и удержаться на ослиной спине. Голову, вопреки советам настоятеля, покрывать не стал, и легкие порывы ветерка трепали волосы, наполняя все мое существо тихой радостью. Неспешная трусца осла свидетельствовала о том, что он тоже радуется, как и я. Ему явно нравилось спускаться с холма. Всем живым существам нравится схождение, всем, кроме человека. Находясь в плену собственных фантазий, люди неизменно устремляются куда-то ввысь, к Богу. Быть может, это врожденное? Ведь человек — продолжение Бога, и, наверное, поэтому его так влечет восхождение — к своей высшей первооснове, к Отцу, который на небесех…

Наступил день, солнечный свет разлился над землею. Я оглянулся — стоящий высоко на холме монастырь почти совсем скрылся из виду, а впереди передо мной расстилался целый мир. Очень скоро я выбрался на антиохийскую дорогу. Она уходила далеко вперед и оттого казалась бесконечной. Много веков назад римляне замостили ее булыжниками. Интересно, почему они не построили такую же дорогу вдоль Нильской долины? Не оттого ли, что им не было никакого дела до Египта и он интересовал их исключительно как пшеничная житница и поставщик виноградного вина? А может, причиной тому стали ежегодные разливы Нила? Поток воды способен вывернуть любые камни, за исключением камней древних святилищ и храмов (по-коптски — «аль-Бараби»), ибо они огромны и твердо стоят на земле, поэтому и воды Нила им не страшны. Но ни их мощь, ни твердость не устояли перед последователями нашей веры! В городе Эсна{92} я сам видел, как простые христиане соскабливали изображения со стен древних храмов, стирали рисунки с капителей колонн и забрасывали глиной потолочную роспись. Но потолки были так высоки, что казалось, изображения на них бросили людям вызов. Устав бороться с мятежными образами, христиане собрали зеленый тростник, стебли камыша и разное тряпье и устроили в залах храма костры, густой черный дым от которых поднимался вверх, покрывая росписи слоем копоти. Они проделывали это в течение долгого времени, так что многие потолки в храме оказались совершенно закопченными и изображения на них исчезли. Позже на месте этого святилища построили большой монастырь с пятью церквями.

Долог был путь в Антиохию. Когда солнце уже высоко поднялось над горизонтом и ход осла стал более размеренным, меня охватила приятная дрема. Как я люблю эти мгновения полусна-полубодрствования! Думаю, в один из таких моментов Бог решил сотворить мир. Хотя нет, Господь не спит, он просто отдыхает, когда устает. Его отдых лишь похож на сон, который свойствен нам, детям его от человека. Отдых — тот же сон, наполненный видениями и мечтами… А интересно, что видит во сне Господь? Кто знает, быть может, вселенная со всем, что в ней есть, — это одно из его сновидений?

Однообразная дорога, монотонный стук копыт моего осла и пригревающее солнце разморили меня. Я забывался коротким сном, просыпался и снова засыпал. И всякий раз мне являлись прекрасные видения. Яйцевидные скалы, сошедшие со своих обычных мест и плывущие по водам Нила в сторону большого моря… Безжизненные каменистые отроги в моих краях, сквозь которые пробивается зеленая трава и кустарники… Много улыбчивых лиц… Октавия, спящая в своей полупрозрачной шелковой накидке… Чайки, качающиеся на морских волнах… Стены Иерусалима, вдруг ставшие ослепительно белыми…

Солнце стояло в зените, когда мой осел выбился из сил. Я решил устроить привал в живительной тени небольших деревьев на окраине маленькой сонной деревушки Сармада. Видневшиеся вдалеке дома под лучами полуденного солнца казались безмолвными. Осел довольно жевал просо из переметной сумы. Я подкрепился хлебной лепешкой, которая не показалась мне такой же вкусной, как ослу его корм. Неожиданно мне захотелось вареного яйца. Но стояли дни поста, и приходилось смирять голодные позывы… Неужели эти приступы чревоугодия будут преследовать меня всю жизнь? Почему молитвы, обедни, воздержание и уроки аскетизма так и не отучили меня от яственных пристрастий? Не пора ли повзрослеть и избавиться от мыслей о наслаждениях, чтобы ощутить гармонию? Нет, надо решительно и сурово взяться за себя, а не то я стану таким же, как этот осел, с упоением поедающий корм. И вообще, ведает ли это животное о существовании Бога во вселенной?