Азарт - [2]

Что нас потом пленят.

И он смотрел завороженно

Вслед уходившей красоте.

А чьи-то дочери и жены

Кружились в гулкой пустоте.

О самом главном

Самое горькое на свете состояние —

одиночество.

Самое длинное на земле расстояние —

то, которое одолеть не хочется.

Самые злые на свете слова:

"Я тебя не люблю".

Самое страшное — если ложь права,

а надежда равна нулю.

Самое трудное —

ожидание конца любви.

Ты ушла — как улыбка с лица,

и сердце считает шаги твои.

И все-таки я хочу самого страшного

и самого неистового хочу.

Пусть мне будет беда вчерашняя

и счастье завтрашнее по плечу…

Я хочу и болей, и радостей.

Я хочу свою жизнь прожить

Не в пол-сердца, не труся, не крадучись

Я взапой ее стану пить.

Я хочу ее полной мерою:

В руки, в сердце, в глаза и сны.

Всю—с надеждою и изменою,

Всю — от крика до тишины!

Опыт

Приходит опыт,

И уходят годы…

Оглядываясь на неровный путь,

Чему-то там я улыбаюсь гордо,

А что-то бы хотел перечеркнуть.

Все было в жизни —

Поиски и срывы…

И опыт постоянно мне твердит,

Что дарит мать птенцу

В наследство крылья,

Но небо за него не облетит.

Пусть юность и спешит, и ошибается.

Пусть думает

И рвется напролом…

Не принимаю осторожность паинек,

Входящих слепо в мир

С поводырем.

Георгий Тараторкин озвучивает на киностудии роль Раскольникова

Актер озвучивает роль,

где все решает слово.

Испуг, раскаянье и боль

В нем возникают снова.

И снова он в чужой судьбе, в чужих словах и мыслях.

Как будто вопреки себе

В чужую душу выслан.

Он прячет в голосе испуг —

Еще жива старуха…

И вдруг какой-то странный стук

Ворвался в запись глухо.

И все буквально сбились с ног,

Ища помеху эту…

И лишь один Георгий мог

Сказать им по секрету,

Что, возвратившись в роль опять,

Рискуя и страдая,

Не может сердце он унять,

Смирить его удары.

Стоял он бледен и смущен,

Высокий — в центре зала…

А сердце билось в микрофон,

Само себя играло.

И снова в кадре тот же стук:

На пленку пишут сердце.

О, сколько есть на свете мук,

Тех,

что страшнее смерти.

И вновь Раскольников молчит,

И в страхе прячет руки.

А тишина вокруг стучит

Подошвами старухи.

Он возвращается в свой дом.

В глазах тоска и стужа.

И сердце, словно метроном,

Отсчитывает ужас.

* * * В любви мелочей не бывает…

В любви мелочей не бывает.

Все высшего смысла полно…

Вот кто-то ромашку срывает.

Надежды своей не скрывает.

Расставшись —

Глядит на окно.

В любви мелочей не бывает.

Все скрытого смысла полно…

Нежданно печаль наплывает.

Улыбка в ответ остывает,

Хоть было недавно смешно.

И к прошлым словам не взывает.

Они позабыты давно.

Так, значит, любовь убывает.

И, видно, уж так суждено.

В любви мелочей не бывает.

Все тайного смысла полно…

Песня к спектаклю

Горьких глаз твоих колдовство,

Как болезнь из меня выходит.

Возле имени твоего

Чуда в сердце не происходит.

Я прошел твою ворожбу

По своей, не по чьей-то воле.

Поменяли мою судьбу,

Как кассету в магнитофоне.

Доиграли мы до конца.

Перематывать — смыслы нету.

Тихий свет твоего лица

Лег печалью на ту кассету.

Неотправленное письмо

Твоим слезам доверья нет во мне.

Твои слова в воспоминания уходят.

И только там они сейчас в цене,

Поскольку в сердце места не находят.

Твоим глазам во мне доверья нет.

Как дальше быть двум обреченным душам?

И сколько б нас ни ожидало лет, —

Я остаюсь наедине с минувшим.

* * * Ничего не вернешь…

Ничего не вернешь…

Даже малого слова.

Ни ошибок,

Ни радостей,

Ни обид.

Только кто-то окликнет меня из былого —

И душа замирает,

И сердце болит.

Мы когда-то о жизни своей загадали.

Да сгорели ромашки на прошлой войне.

Не мелели бы души,

Как речки, с годами…

Потому что душа

Постоянно в цене.

Ничего не вернешь…

Оттого все дороже

Переменчивый мир,

И морозы, и зной.

Мы судьбою не схожи,

Но памятью схожи.

А поэтому вы погрустите со мной.

Случай на охоте

Я выстрелил.

И вся земля

Вдруг визг собаки услыхала.

Она ползла ко мне, скуля,

И след в траве тянулся алый.

Мне от вины своей не скрыться.

Как все случилось —

Не пойму.

Из двух стволов я бил в волчицу,

А угодил в свою Зурму.

Она легонько укусила

Меня за палец…

Может быть,

О чем-то жалуясь, просила

Иль боль хотела поделить.

Ах, будь ты проклята, охота!

И этот выстрел наугад.

Я все шептал ей:

— Что ты, что ты? —

Как будто был не виноват.

Зурма еще жива была,

Когда я нес ее в песчаник.

А рядом стыли два ствола,

Как стыла жизнь в глазах печальных.

Неосторожны мы подчас.

В азарте,

В гневе ли,

В обиде, —

Бьем наугад,

Друзей не видя.

И боль потом находит нас.

* * * О благородство одиноких женщин…

О благородство одиноких женщин!

Как трудно женщиною быть.

Как часто надо

Через столько трещин

В своей судьбе переступить…

Все ставят женщине в вину:

Любовь,

Когда она промчится,

Когда с печалью обручится,

Оставив надолго одну

В воспоминанья погребенной…

А люди уж спешат на суд

И все — от клятв и до ребенка —

Словами злыми назовут.

И пусть…Зато она любила…

Где знать им,

Как она любила!

Как целовала —

Аж в глазах рябило,

Как встреч ждала,

Как на свиданья шла…

О, где им знать —

Как счастлива была!

Пускай теперь ей вспомнят

Все пророчества…

(Да, осторожность, —

Ты всегда права…)

Пускай ее пугают одиночеством.

А женщина целует руки дочери

И шепчет вновь

Счастливые слова.

* * * Я не знаю, как тебя вернуть…

Я не знаю, как тебя вернуть…

Ты живешь в невидимой мне башне.

Только мне туда заказан путь,

Как нельзя вернуться в день вчерашний.