Аз-Зейни Баракят - [2]

— Клянусь аллахом, он не показывается на людях уже целых три дня! — воскликнул один из присутствовавших.

— Не три, а пять, — заметил другой.

Все собравшиеся сосредоточенно думали, пытаясь вспомнить. Мне пришло в голову, что я не видел Аз-Зейни с момента своего прибытия. И это Аз-Зейни, которого жители Каира привыкли лицезреть ежедневно. Он всегда выезжал с гонцами впереди и отрядом барабанщиков. Ничто не ускользает от его зоркого ока, его разящая длань настигает гнезда злонравия. Он установил свои правила движения по улицам и требует их неукоснительного соблюдения. Он следит за тем, чтобы женщины скромно одевались, а когда мамлюки особенно бесчинствуют, запрещает особам женского пола выходить из дома.

Когда я последний раз был в Египте, Аз-Зейни Баракят выглядел крепким и здоровым. Как-то он теперь? За три года человек может сильно измениться. Я наблюдал, как Аз-Зейни слезает с коня, спорит с продавцами сладостей, сыров и яиц, подолгу беседуете крестьянками, которые привезли на продажу кур, гусей, уток и кроликов, сам назначает цены, пробирает нарушителей порядка в городе. Простые люди любят Аз-Зейни Баракята. Вот что я написал о нем после нашей первой встречи: «Я повидал немало мужей — берберов, индусов, итальянцев, правителей страны галлов, Эфиопии и земель самого крайнего севера, но ни у кого я не встречал такого, подобно молнии сверкающего, взора. Когда он говорит, зрачки его глаз суживаются, как у кошки в ночной темноте. Его глаза умеют взором своим пронзить туман северных стран, их тьму и сумрачное молчание. Он зрит не только лик человека, но проникает в мысли и сердце его. Ему открываются самые сокровенные надежды и истинные чувства. Его лицо светится умом, а во взгляде его мягкость, доброта и сердечность. В то же время этот взгляд вызывает душевный трепет. Аз-Зейни расспрашивал меня о странах, в которых я побывал, о том, как я там жил и как относились ко мне местные жители, о том, насколько свободны женщины в землях европейских и справедливы правители по отношению к своим подданным; он поинтересовался почтовой службой в Индии, упомянул имена шейхов в Джидде и Мекке и знатных людей в Дамаске. Я сказал, что не ездил в Джидду, но бывал в Мекке и останавливался в Дамаске. Он записал мне имена людей, о которых я обещал при случае расспросить.

В то время я был наслышан об одной удивительной истории, которую с подробностями рассказывал сам Аз-Зейни. Однажды к нему обратилась белая рабыня-гречанка, умоляя спасти ее. Ей не было и пятнадцати лет, когда ее купил на невольничьем рынке пожилой человек, занимавшийся изготовлением розовой воды. Он был тучен, прожорлив и похотлив. Купив непорочную красавицу гречанку, он забыл обо всем на свете. Забросил свое дело, перестал выходить из дома и совершать молитвы. Как двадцатилетний юноша, он наведывался к ней в разные часы дня и ночи. Даже поговаривали — хотя мне это кажется болтовней черни, — будто ее крики разносились по всей округе и долетали до ушей прохожих, потом все ненадолго стихало и повторялось вновь. Соседи, видя это, сочувствовали ей и дивились тому, когда же девица спит, если ее голос не умолкает ни днем, ни ночью. Некоторые завистливо вздыхали, ибо не могли заглянуть за ворота дома, которые не открывались целую неделю. Молодежь установила наблюдение за балконами. Как только девица поднимала крик, они пересмеивались и перемигивались, шутливо трепали друг друга за волосы.

Водонос, который приносил воду в дом — Аз-Зейни призвал его в свидетели, — утверждал, что слышал собственными ушами крики рабыни на женской половине. А однажды он мельком увидел через окно балкона, выходившего во внутренний двор, как она с растрепанными волосами металась по комнате.

Короче, рабыня взмолилась о спасении, послав к Аз-Зейни мальчика-слугу. Аз-Зейни не стал медлить. Он держал совет с улемами, и, обсудив дело, шейх улемов подтвердил правомочность того, что Аз-Зейни намеревался предпринять.

Тут же Аз-Зейни отправился со своими людьми к дому человека по имени Аль-Аттар и окружил его. Возмущенный хозяин стал кричать, что хранитель мер и весов не имеет права посягать на покой людей в их собственном доме. Невзирая на его вопли, по приказу Аз-Зейни Аль-Аттара схватили и распростерли на земле. Раздели, чтобы освидетельствовать, и, говорят, были смущены видом того, что им открылось. Шейх Аль-Ханафия божился, что никогда в жизни не видел ничего подобного.

— Девица моложе тебя на сорок лет. И не стыдно тебе мучить ее? — спросил Аз-Зейни.

Он приказал дать Аль-Аттару пятьдесят ударов палками, а девицу отпустить на волю. Старик в самом деле отпустил ее, но с большой неохотой. То, что сделал с ним Аз-Зейни, не прошло бесследно. В большом горе из-за потери девицы стал он бродить по разным кварталам в разорванных одеждах, с блуждающим взором, разыскивая одному ему ведомую потерю. Он звал ее, не упоминая ее имени, и отказывался объяснить, кого он ищет. Всякий раз, как он появлялся на улице, простолюдины кричали ему вслед, били по срамному месту, смеялись и издевались над ним.

Я слышал от одного человека, которому можно верить, что этот шейх Аль-Аттар до появления девицы ни разу до этого не приблизился к женщине. Всю жизнь жил холостяком, содержа мать, братьев и сестер. Когда вышла замуж самая младшая сестра, он остался один. В течение многих лет он собирал деньги на рабыню, образ которой нарисовал в своем воображении: белую, как серебряное блюдо, с кожей цвета сливок и нежной, как шелк. Он мечтал о ней долгие годы, пока не нашел. Но коротким оказалось его счастье: отобрали ее, вырвали у него силой. «О радость! А ее уж и след простыл», — как говорят египтяне.