Айвазовский - [104]
А ведь он отлично понимает, что времени несправедливо мало, и не разумнее ли отдать его внукам, хотя бы тем, кто уже заболел художеством и теперь ловит каждое его слово? Но Айвазовский не может пройти мимо чужой беды.
В декабре 1891 года художник пишет Алексею Сергеевичу Суворину о вышеупомянутых 17 картинах в пользу голодающих: «Как весь русский люд, я тоже взялся по своим силам сделать все возможное в пользу страждущих. Последние два месяца я исключительно был занят. С этою целью написал 17 картин мас[ляными] крас[ками] и 32 рисунка акварелью. Устраиваю лотер[ею] — аллегри в Феодосии, Симферополе и в Севастополе; на каждый из этих городов по 4 карт[ины] и по 10 рисунков сепиею, как выигрыши……В Феодосии лотерея будет 8-го января, в Симферополе около 15-го января и затем в Севастополе.
Кроме этих аллегри, я вчера отправил четыре картины в Петербург к графу Воронцову-Дашкову с тем, чтобы по указанию его высочества наследника цесаревича продать их, или присоединить к их аллегри лотерее, и деньги в главный их комитет, куда будут высланы также из моих аллегри в Феодосии, Симферополе и Севастополе.
Пишу к Вам подробно потому, чтобы Вы имели понятие о моих делах от меня, а не из местных газет, которые вероятно заговорят и не так, как следует».
Приблизительно в то же время скульптор A.A. Бернштам[294] заканчивает мраморный бюст Айвазовского, который сперва посылается на выставку и позже морем отправляется в Феодосию в качестве подарка художнику.
А Айвазовский устраивает новую выставку в Петербурге и вступает в общество акварелистов. После чего семидесятипятилетний художник с супругой решаются на путешествие в Америку через Париж. Нью-Йорк, Вашингтон, Сан-Франциско, Бостон. Выставка за выставкой — огромная работа, новые знакомства, заказчики, желающие напроситься в ученики молодые художники. Вокруг Айвазовского кружит настоящая людская буря, готовая накрыть его волной успеха и поглотить навсегда, утопив в своих великанских объятиях.
Айвазовский посещает армянские общины Америки. Кроме того, он, как обычно, изучает новые места и пишет, пишет, пишет. Дошло до того, что нервы начали сдавать даже у спокойной, как вершина горы, Анны Никитичны. И немудрено, одно дело — в свое удовольствие путешествовать с мужем, гуляя или отдыхая в покойных креслах, и совсем другое — блуждать по бесконечным скучным гостиным, слушая незнакомую речь и не имея представления, чем заняться. Оставаться же в номере гостиницы — еще одна пытка. Дома она бы живо нашла себе дело, сварила бы варенье из абрикосов или лепестков роз, занялась с внуками Ивана Константиновича, а тут… Анна тосковала по своему дому в Феодосии, по привычной тихой жизни. Там в Крыму у нее было масса знакомых, да и дома-то они никогда не жили только вдвоем.
Но, как назло, у Ивана Константиновича множество планов: «Моя главная цель — это, изучив океан, посетив Ниагару, поселиться в Вашингтоне на 4 месяца, написать коллекцию новых американских картин, и они будут выставлены отдельно в главных городах в январе, а мы переедем в Чикаго в марте», — писал он накануне путешествия Г. А. Эзову.
Наконец путешествие подошло к концу, и чета погрузила свои вещи на пассажирский пароход. «Жена ужасно тоскует, да и я тоже, пока был очень занят — не замечал, но теперь рад вернуться в Россию».
На обратном пути в Атлантическом океане начался шторм. Судно швыряло из стороны в сторону, так что невозможно было пройтись по палубе, ни за что не держась при этом. Большинство пассажиров тяжело страдали морской болезнью, и только Иван Константинович и его Анна не боялись ни бури, ни моря, не страдали от тошноты и были вполне счастливы. Много раз пассажиры и экипаж корабля видели их держащимися за руки, точно влюбленные на первом свидании. Соленые брызги несколько раз окатывали странную пару с головы до ног, но ни Анна, ни Иван Константинович не заботились о пострадавшей одежде. Будет день, будет и что одеть. А пока… так прекрасен волнующийся океан, грех пропустить.
В 1895 году Айвазовский направляется в город Нахичевань, который в это время посещает католикос всех армян. Иван Константинович несколько раз видится с католикосом и даже присутствует на званом обеде в числе многочисленных гостей, о чем пишет Г. А. Эзову. Как обычно, никакого хвастовства и преувеличений, «в числе многочисленный гостей», а мог бы и соврать. Только зачем? В юности не красовался, а в старости уж грешно. Впрочем, Иван Константинович скорее склонен умалчивать факты, приоткрывая завесы тайны только в присутствии истинных друзей. Прощаясь с городом, он посещает семинарию, в которой оставляет очередную свою картину.
