Айсолтан из страны белого золота - [40]
Отпустив, наконец, Бегенча, Айсолтан переводит дух, говорит полушутя, полусердито:
— Тоже еще, старорежимный выискался! Вот не пойду за тебя после этого! Да как ты мог таким глупым словам поверить? Как у тебя только язык повернулся эти глупые слова повторять? Так-то ты меня любишь, Бегенч?
Бегенч сжимает ее руки в своих, смотрит, не отрываясь, на ее нежное смеющееся лицо, говорит:
— Люблю, Айсолтан! Так люблю, что видишь — голову потерял. Прости.
— Ты же знаешь, Бегенч, что я тебя не только на Сазака, а ни на кого на свете не променяю, — просто говорит Айсолтан.
Ветер развеял облака, прогнал их на восток и стих. Снова весело засияло и начало припекать солнце.
Айсолтан и Бегенч сидят на мешке с хлопком и мирно беседуют. Бегенч с воодушевлением рассказывает девушке о том, как они рыли в песках колодец, как заливали его цементом; о том, как в степи открываются все новые и новые пастбища, над которыми разносятся протяжные песни чабанов и нежные переливы тростниковых дудок; о том, как весело смотреть на баранов, когда они приходят на водопой к новому колодцу и, утолив жажду, тяжело взбираются на барханы и разбредаются по степи, а на смену им приходят новые отары, и о том, как хорошо засыпать в степи, у костра, глядя на звезды.
Потом Бегенч признается Айсолтан, что Нязикджемал давно уже капнула ему в сердце ядом, — потому он и осрамился тогда, на собрании. Да и сама Айсолтан отчасти повинна в их размолвке: она только подливала масло в огонь неумеренными похвалами Сазаку.
Девушка хотя и считает ревность большим пороком, но в этот счастливый, солнечный день ей не хочется бранить Бегенча. Вместо этого она принимается рассказывать ему, как от волнения не спала ночей, когда хлопок не хотел раскрываться, и какой это был праздник, когда хлопок, наконец, раскрылся, и как хорошо идет сегодня сбор.
— Айсолтан, — спрашивает Бегенч, — скоро думаешь выполнить план по звену?
— Думаю, к концу месяца, не позже.
— А по колхозу?
— По колхозу к Октябрьским праздникам должны управиться.
— А тогда сделаем той, Айсолтан?
— Той в честь урожая, Бегенч?
— В честь урожая — это уж само собой. И еще один — наш с тобой, Айсолтан.
— А как же быть с Нязикджемал?
— Опять ты меня дразнишь, Айсолтан?
— Нет, нет, Бегенч. Только, знаешь, я с ней пошутила, а она уж и впрямь готова мне халат на голову накинуть.
— Ничего. Мы ее тоже на той позовем.
— А меня? — раздается сбоку насмешливый голос.
"Потды всегда ухитряется появляться, словно из-под земли", — думает Айсолтан и выдергивает свою руку из руки Бегенча.
— Айсолтан! Никак руку занозила?
— Да, Потды. Ты как верблюжья колючка, которая всегда вырастает там, где ее никто не сажал, — с досадой говорит Бегенч.
— А ты что такой сердитый? Устал, что ли, на мешке сидя?
— Соскучился, давно твоей болтовни не слышал.
— И не услышишь, брат. Я сам по себе соскучился. Ты спроси Айсолтан, как Потды сейчас работает. Один умный человек есть — и с тем теперь поговорить некогда. И в светлый день и в темную ночь на трехтонке хлопок вожу. Такая, брат, горячая пора! Ну, а у вас как план выполняется? Который мешок хлопка прессуете?
Айсолтан вскакивает, смотрит на мешок: хлопок в мешке и вправду изрядно примялся.
— Не твое дело. Ступай куда шел! — сердито восклицает Айсолтан, стараясь скрыть смущение.
— Ну вот, всегда так! Одному — мед, а другому — солому в рот. Вам с Бегенчем — мешок, а мне — вон пошел! Несправедливость! Сердце так болит, так болит… Пожалуй, до вашего тоя не заживет.
— Потды! Ты зачем сюда пришел? — спрашивает Айсолтан.
— За Бегенчем.
— Откуда ты знал, что Бегенч здесь?
— Айсолтан! Меня уже лет тридцать как перестали в пеленки заворачивать. Ты здесь, на хлопке? Здесь! Значит, и Бегенч тоже где-нибудь здесь. Где ж ему еще быть? Поехали, Бегенч, обвезу.
— Ступай, Потды, у меня есть машина.
— Ну, все кончено. Пропал парень. Погиб для общества, оплетенный черными косами Айсолтан. Ой, горе, братцы, горе!
Оставшись вдвоем с Айсолтан, Бегенч говорит:
— Завтра я опять уеду в пески, Айсолтан. На колодце еще много дел.
— Опять уедешь? Что ж, прощай, Бегенч. Желаю успеха. Жаль, что тебя не будет здесь: хлопок раскрывается…
— Да… Хлопок раскрывается…
С минуту они стоят молча, прислушиваясь к веселому шелесту, глядя на безграничное пространство хлопкового поля, на приветливо кивающие из-за листьев, чуть колеблемые ветром белые коробочки.
— Пойду работать, Бегенч.
— Прощай, Айсолтан.
— Прощай, Бегенч.
Но Бегенч не уходит. Он делает шаг вслед за Айсолтан:
— А вечером… Разве мы не увидимся, Айсолтан?
— Вечером?.. Хорошо… После девяти.
— Где? Я приду к тебе домой, Айсолтан. Можно?
— А что скажет Нурсолтан-эдже? — лукаво улыбаясь, спрашивает девушка.
Десятая глава
Айсолтан не может усидеть на месте. Она вскакивает, набрасывает на голову платок, выбегает на веранду. Ветер раскачивает привешенную под крышей электрическую лампочку, и в ее колеблющемся свете каплидождя, ударяясь о перила веранды, разлетаются мелкими серебристыми брызгами. Девушка спускается по скользким ступенькам во двор. Закинув голову, вглядывается в черное небо: нет ли просвета? Нет, темень, ни звездочки. Ветер рвет с головы Айсолтан платок, хлещет дождем в лицо, и она, вздохнув, возвращается в дом.
