Айсберг - [22]

Питт не обманывался. Спасения не было: бой мог завершиться только одним. Счет семь ноль в пользу гостей, до конца четвертой четверти матча оставалось несколько секунд. Мрачная улыбка собрала морщинки вокруг глаз Питта, когда послушный ему вертолет снизился до двадцати футов над водой. Победа невозможна, но есть слабый, бесконечно малый шанс завершить встречу вничью. Питт внимательно разглядывал чернильно-черный самолет, который готовился к очередному заходу на цель. Не осталось ничего, кроме грохота стальных пуль, рвущих алюминиевый корпус «Улисса». Питт выровнял маленький беззащитный аппарат, а реактивный самолет, как хищная птица, ринулся на него сверху.

Стрелок, который лежал в грузовом трюме и вел огонь через раскрытый люк, на этот раз действовал хладнокровно. Он бил очередями, дожидаясь, когда зазор между ним и вертолетом сузится. Смертоносный огонь теперь велся всего с тридцати ярдов. Питт собрался, приготовился к удару и бросил вертолет на атакующий самолет; лопасти винта разрезали горизонтальный стабилизатор самолета и разлетелись. Питт инстинктивно выключил зажигание: турбина двигателя, больше не соединенная с ротором, дико ревела, перекрывая лязг искореженного металла. Но вот грохот смолк, и в небе стало тихо, только в ушах выл ветер.

Питт успел заметить, как неизвестный самолет носом вперед рухнул в море; хвостовая часть свисала, как сломанная рука. Питту и лежащему без сознания Ханневеллу было не лучше. Они могли только сидеть и ждать, пока искалеченный вертолет с семидесяти футов камнем упадет в холодную атлантическую воду.

Падение оказалось гораздо хуже, чем предполагал Питт. «Улисс» упал боком в исландский прибой на глубину шесть футов на расстоянии от берега, равном длине футбольного поля. Питта головой вперед выбросило из кабины, погрузив в водоворот тьмы. К счастью, ледяная вода, вызвавшая резкий болезненный шок, заставила его очнуться. Его окатывали волны тошноты, и он понимал, еще чуть-чуть — и он скажет «К дьяволу это все!» и уснет в последний раз.

С перекошенным от боли лицом Питт отстегнул поясной и плечевой ремни, глотнул воздуха, прежде чем волна прибоя прокатилась над вертолетом, быстро отстегнул бесчувственного Ханневелла и поднял его голову над бушующей водой. В этот миг он поскользнулся и потерял равновесие; волна выбросила его из «Улисса» в прибой. Продолжая мертвой хваткой держать Ханневелла за воротник куртки, Питт боролся с прокатившейся над ним волной; та потащила его к берегу по каменистому дну, крутя и переворачивая.

Если Питт когда-нибудь и задумывался о том, каково это — тонуть, теперь он это прекрасно знал. Ледяная вода, точно миллион пчел, жалила каждый квадратный дюйм кожи. Барабанные перепонки грозили лопнуть, голову терзала мучительная боль; ноздри были полны воды, которая как ножом резала гайморовы пазухи, а тонкие легочные мембраны пронзала такая боль, словно их окунули в азотную кислоту. Наконец, разбив колени о камни, он сумел встать на ноги; его голова оказалась на чистом исландском воздухе. Питт выругался и время от времени продолжал браниться: если ему когда-нибудь придет в голову покончить жизнь самоубийством, то только не утоплением.

Он выбрался из воды на усеянный булыжниками берег, наполовину неся, наполовину таща Ханневелла, как пьяный, ведущий пьяного. В нескольких шагах от границы прибоя он опустил свою ношу на землю и проверил пульс и дыхание доктора: и то и другое учащенное, но мерное.

Тут он увидел левую руку Ханневелла. Она была раздроблена у локтя пулеметной очередью. Быстро, насколько позволяли онемевшие руки, Питт снял рубашку, оторвал рукава и плотно обернул ими раненую руку, чтобы остановить кровотечение. Плоть была истерзана, но артерия не задета, поэтому Питт отказался от мысли о жгуте, предпочтя ему прямое давление. Потом усадил Ханневелла, прислонив его к большому камню, изготовил примитивную перевязь и поднял руку доктора повыше, чтобы остановить кровотечение.

Больше он ничего не мог сделать для своего друга, поэтому лег на бугристые камни и сдался на милость боли и ненавистной тошноты. Расслабившись, насколько позволяла боль, он закрыл глаза и перестал видеть великолепное арктическое небо, усеянное облаками.

Питт мог бы пролежать без сознания несколько часов, если бы в его мозгу не прозвучал далекий сигнал тревоги. В ответ на этот призыв глаза невольно открылись — всего минут через двадцать после того, как закрылись. Картина изменилась: облака по-прежнему висели в небе, но перед ним что-то появилось. Питту потребовалось время, чтобы его взгляд сфокусировался, и он разглядел окруживших его пятерых детей. Они без страха смотрели на Питта и Ханневелла.

Питт приподнялся на локте, заставил себя улыбнуться — это далось очень нелегко — и сказал:

— Привет, отряд. Рановато встали, верно?

Дети, словно по команде, посмотрели на старшего из них. Этот мальчик несколько секунд медлил, подбирая слова, потом сказал:

— Мои братья, сестры и я пасли коров на лугу над утесами. Мы видели, как ваш… — он замолк, не зная, как продолжить.

— Вертолет? — подсказал Питт.

— Да, он самый. — Лицо мальчика прояснилось. — Вертолет. Мы видели ваш вертолет в океане. — Легкая краска появилась на его безупречно белой скандинавской коже. — Мне стыдно, что мой английский такой плохой.