Автостопщик - [27]

Длинные немытые светлые волосы обрамляли красивое лицо. Если бы не её культи и окажись она в другом месте, то, со временем, у этой девочки не было бы отбоя от женихов. Лишённая судьбой одного, она была не обиженна природой в другом.

Михаил, посмотрев в её голубые глаза, подумал: «Эта девочка, наверное, уже давно не испытывала радости. Кто она такая?»

Девочка протянула лукошко. Он взял. В нём лежала пластмассовая бутылочка со странной бледной жидкостью и около двадцати пяти сырых куриных лап.

У него возникло отвращение.

Девочка развернулась и пошла в другой конец подвала.

«И это я должен есть?! – далее поток дум переполошился. – Где этот урод? Пусть сам жрёт это, – он мысленно злился, что попал в эту ситуацию и был беспомощен. – Господи, куда ты смотришь? И за что мне такое наказание? Человеку даже не дадут спокойно, как он этого хочет, умереть. Нет, без проблем, нельзя обойтись. У-ух-х-х», – Михаил ещё раз попытался выдернуть кольцо из стены. Тщетно. И чтобы над чем-то сорваться за не удачу, бубня что-то матерное, он рукой сбил лукошко.

Девочка, прижимавшая конечностями к груди железную тёмно-зелёную глубокую тарелку, в испуге выронила её, боязливо мотала головой. Её глаза говорили: нет, нет, не надо было этого делать. Она придвинула свободной ногой ему тарелку. Потом стала правым обрубком руки сметать лапки ближе к Михаилу.

Он, задумавшись, следил за её действиями. Его взгляд переместился на тарелку, дно её было чем-то испачкано.

– Как тебя зовут? – спросил Михаил, глядя в её красивые глаза, когда девочка закончила.

Она не ответила.

Бутылочка с какой-то жидкостью прикатилась к нему.

– У тебя есть имя?

Молчание.

– Сколько тебе лет?

Молчание.

– В доме ещё кто-то есть? Этот говнюк тут?

Девочка не ответила, села в кресло. Разглядывала его.

– Давно ты тут?

Она молчит.

– Ты что не можешь ответить? Глухонемая что ли? Или язык у тебя отсутствует? Или ты не понимаешь меня? Ты по-русски говоришь? Чёрт тебя побери, не молчи, ответь.

Девочка уставилась на него. Ни один мускул не дрогнул у неё на лице, когда его тон резко поднимался. Она, словно его не понимала. Или притворялась? А может, она и правда была глухонемой? Ну, даже если и так, всё же девочка могла дать ему об этом знать.

Девочка взглядом показала на лапки, как бы говоря: ешь.

Михаил ухмыльнулся.

– Издеваешься?! Я лучше с голоду помру, но эту гадость в рот не возьму.

Она развела конечностями, этот жест говорил: твоё дело.

– Какой сегодня день? Сейчас ночь или утро? – спросил Михаил.

Вместо ответа, девочка встала и направилась к лестнице.

– Не уходи, – крикнул он.

Она поднималась, смотря на него.

– Ты ещё придёшь? – поинтересовался он.

Молчание.

Дверь закрылась. (Каким образом она её закрыла?)

Вопросы, вопросы и ещё раз вопросы, а ответов на них НЕТ.

Девочка вернулась, когда прошло много времени. Сколько точно часов прошло, Михаил не знал. Но он обрадовался её появлению, это уже лучше, чем сидеть на голом цементном полу в полном одиночестве. Всё это время он желал, чтобы кто-нибудь ему подвинул мягкое кресло. Он даже не пробовал до него дотянуться, потому что не позволил бы долбаный ошейник.

На этот раз она ничего с собой не принесла.

Девочка села в кресло и уставилась на него.

– Ты одна дома? – поинтересовался Михаил, улыбнувшись.

Ответа – нет.

– Он тебе, кто? Папа?

Девочка, словно не слышала его, продолжая сверлить голубыми глазами пленника.

– Наверное, дядя, да?

Молчание.

– Или он тебе чужой?

Она слегка моргнула. Что бы это означало: ответ?

– Значит, эта..., – у Михаила чуть не вылетело грубое оскорбление, – он тебе – никто. Так?

Сидящая девочка в кресле на этот раз не моргнула.

Михаил задумался. Потом спросил:

– Я хочу тебе задать вопрос. Будь умницей, ответь на него. Твоё моргание, что это было, просто так или ответ. Если всё же ответ, моргни. Хорошо? Я жду.

Девочка лишь склонила голову на бок и больше ничего.

– С тобой тяжело общаться, – высказал он.

Девочка в испачканном белом платье встала и пошла к лестнице.

– Постой. Ты только что же пришла. Почему так мало со мной побыла?

Она молча поднималась по ступенькам. Вслед за ней «тащился железный банный лист», который на своём «языке» что-то рассказывал.

Спустя несколько минут, как только за девочкой закрылась дверь, в подвале потух свет. Стало темно. Отключили электроэнергию? Или дали понять, что пора спать? Если последнее, то на чём? На холодном полу? Да он же здесь, всё на свете простудит! И, к сожалению, ничего подходящего под лежанку вокруг него не оказалось.

Михаил понимал, что у хозяина этого дома отсутствует жалость, и вместо сердце у того холодный камень в груди. Но у девочки-то! Она же не такая, как он (или такая?). Взяла бы, да и принесла что-нибудь постелить на цементный пол, ну хотя бы какой-нибудь старый вонючий матрас, кусок старого паласа или кресло бы пододвинула, чтобы он смог на нём сидя уснуть. Увы, у неё почему-то отсутствовало человеческое отношение. Михаил же придерживался такого мнения, что оно у девочки где-то в глубине души затаилось и, наверное, по вине где-то шляющейся скотины, она не проявляет заботливость, возможно, она боится последствий, которые будут её ожидать после проявления инициативы. А может, девочка и вовсе считает Михаила за животное, которому не обязательна подстилка?