Автограф - [9]

— А почему редко говорят Наталья Пушкина, а все больше Наталья Гончарова? — поинтересовалась Катя.

— Ну… Пушкин это один Пушкин. И все тут. — Инна всегда была категорична. — Лично мне больше нравится Керн.

Нашли портрет Керн. Анна Керн нравилась и Ксении. Ей казалось, что она и Анна в чем-то похожи. Ксении хотелось так думать.

— Он ее очень любил? — спросила Катя. У Кати всегда было «очень».

— Да. Какое-то время. Но и потом они часто виделись.

— Любовь должна быть на всю жизнь одна, — мечтательно подумала вслух Катя.

— У него и была одна на всю жизнь, — кивнула Ксения. — Наталья Николаевна.

— Но это было потом?

— А почему должно быть вначале? — пожала плечами Инна.

— Но ведь вначале самое главное у любви — молодость, — не выдержала и вступила в разговор Сима Воробьева из отдела главного механика.

— Почему самое главное молодость? — поинтересовалась Ксения. — Вспомните Анну Каренину! Ее любовь. В любви самое главное вовсе не молодость, а честность.

— Чья?

— Обоих, я полагаю.

— И постоянство, — добавила Инна.

— Конечно, — поспешно согласилась Сима Воробьева.

— А вы все не путаете любовь с влюбленностью? — улыбнулась Ксения.

— Должно быть постоянство, — не успокаивалась Инна.

— Дайте почитать дневник Керн? — попросили девушки.

— Возьмите. Но эта книга — часть моей жизни.

— Я их прибью, если с книгой что-нибудь случится, — грозно произнесла Инна.

Девушки ушли.

И все-таки надо поставить точку, — подумала Ксения. Она на заводе человек случайный. Она здесь ничего не чувствует, для нее — как чужая память. Бездарный просветительный разговор с девушками, и если о Пушкине, то, конечно, о нем и о его жене. Стыдно.

Позвонила Лене:

— Я не могу тут работать. Я фальшивлю.

— Ты никогда не фальшивила.

— Фальшивлю. Это противно.

— Приезжай, поговорим.

— Я тебе сказала, и мне уже легче.

Ксения схватила пальто, шапку и выбежала из библиотеки. Она бежала вдоль платформ с металлоломом. С нагромождений старого изношенного железа струйками стекала вода из черного подтаявшего снега. Здесь было прошлое цивилизации, из которого должны были сделать будущее. Что лучше — прошлое или будущее? Любовь или влюбленность? А что отвратительнее — неприкрытое любопытство или преднамеренное упрощение?

С подъемного крана Ксению увидел Евлашин. Прекратил работу, вышел из кабины на площадку, снял шапку и приветственно помахал ею. Ксения остановилась, взмахнула рукой в ответ.

— Эгей! Куда вы? — крикнул Евлашин.

— Не знаю!

— Чего не знаете?

— Все не знаю!

— Зачем тогда бежите?

Ксения пошла шагом. Опять вдоль платформ с металлоломом и подтаявшим черным снегом. Она прошла под огромными стойками крана Евлашина и направилась к опушке леса. Евлашин провожал ее взглядом. Ксения чувствовала на себе его обеспокоенный взгляд. И ей было приятно и сделалось спокойно. «А вдруг там есть озеро? Я ведь никогда не ходила к лесу, а он рядом».

— Эгей! — Евлашин поднял краном самовар. Самовар нелепо раскачивался над землей, ловя на себя блеск первых звезд.

Ксения постояла, посмотрела и потом уже, не оглядываясь, направилась к лесу. Снег делался все чище и глубже. Ксения проваливалась почти по колено. Но это ей нравилось, и она упрямо шла.

Озера на опушке не оказалось. Может, все замерзло?.. Ксению это нисколько не расстроило, и она не посчитала это обманом.

Стемнело, и звезд прибавилось. Ксения набрала пригоршню снега и высоко его подбросила.

— Жизнь одна, — для чего-то сказала Ксения и повторила: — Одна!.. — Опять высоко и теперь уже над самой головой подбросила снег. Запрокинула голову — хотя в пальто было и неудобно, — глядела на звезды, которые четко обозначались на зимнем небе. Хмурясь от снега, который она подбросила и который теперь падал ей на лицо, громко крикнула: — Ксана, радость моя, здорово!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Здание Литературного клуба празднично освещено. У подъезда — толпа: это желающие во что бы то ни стало попасть в клуб, но не имеющие никаких оснований быть приглашенными. Многие из них все-таки оказываются в клубе, потому что находят повод, предлог, под которым минуют дежурного администратора. Не попасть сегодня к писателям — значит почувствовать себя в чем-то обделенным.

Подъезжали автомобили, долго и медленно пристраивались на стоянку, выдавая тем самым водительскую незрелость владельцев. Круто приминая снег, подруливали такси. На одном из них подъехал уже знакомый нам молодой человек в дубленке и в полуботинках на завышенных каблуках. Сегодня на нем была еще высокая лохматая шапка «авиатор». Звали его Виталием Лощиным. Вместе с прочими посетителями клуба Виталий разделся и оказался в темно-синем блейзере. Сменил очки — квадратную оправу на тонкую золоченую, форма стекол — чечевицы. Золоченые очки надевал в местах особой ответственности.

Для Виталия Лощина события вечера должны были стать достоянием любопытства, должны были подарить наслаждение, потому что он приехал сюда, чтобы наслаждаться, чтобы подсмотреть за великими, хотя он и не из той толпы, которая собралась у подъезда.

В раздевалке женщины приводили в порядок прически, косметику, надевали вечерние туфли. Украдкой наблюдали друг друга. Открывались и закрывались сумочки, пудреницы, футлярчики с губной помадой, мелькали флакончики духов. Мужчины закуривали сигареты, поправляли галстуки, обменивались приветствиями, негромко, застенчиво сморкались. Кто-то бросил первые монеты в аттракционы-автоматы, и они с грохотом заработали. К единственному телефону тотчас выстроилась очередь. Выстроилась очередь на прием и к директору клуба — просьбы, обиды, претензии.