Автограф - [23]

Артем Николаевич лежал уже в одиночной палате.

— Он не спит, но разговаривать сегодня не надо, — предупредил Володя.

— Да. Да. Конечно, — сказала Тамара Дмитриевна.

Она положила свою руку на руку Артема. Тамара все бы отдала за то, чтобы вновь вернуться в молодость вместе с Артемом. Артем сидел бы на ступеньках в доме в Лаврушинском переулке, а она в который раз перепечатывала бы его рассказ о старом художнике на старом ремингтоне, у которого в каретке давно сломалась возвратная пружина и от каретки к стене была натянута обычная резинка. Но жизнь не имеет черновиков, пишется набело и в одном-единственном экземпляре.

Артем Николаевич смотрел прямо перед собой, неподвижно, как будто никого не видел. Геля наклонилась над кроватью. Его губы дрогнули в улыбке. Потом он увидел Тамару. Хотел ее видеть? Важно было одно — мыслить, чтобы не упустить себя, если решил побороться за себя же.

Тамара стояла тоже неподвижная, окаменевшая и только держала свою руку на его руке.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Ты опять со своими трансфизиками? — Лобов заметил Володю, боком влезающего к нему в бронхологический кабинет.

В кабинете на специальном столике были разложены шприцы с длинными изогнутыми наконечниками, маленькие зеркала, плоские «горловые» ложки, длинные пинцеты. Приятно пахло ментоловым маслом. Горела спиртовка: Лобов или только что закончил работу, или только собирался ее начать.

Володя поцокал языком, как это делают, когда приманивают большое животное, медленно и торжественно сказал:

— Люди покидают свое мертвое тело и облекаются в астральную оболочку. Выход в астрал возможен и при жизни, в порядке исключения.

Лобов зашевелил ноздрями. Не надо бы реагировать на Званцева, но Лобов реагирует, будто бы его бьют по колену молоточком и мышца сокращается непроизвольно, — рефлекс.

— Астральная оболочка — это духовное тело, которое при распадении материального тела сливается с духовным веществом мирового океана. Подобное стремится к подобному. — Володя хитро глядел на друга: хотелось схватиться, поразмять серое вещество — умственные кости.

— Я к тебе не стремлюсь.

— Я стремлюсь. Углерод — великий соединитель.

— Утихни, прицеп культуры.

— Коля, ты хочешь постоянно находиться в привычном образе мышления. Затхлость, застой, рутина. Никакого движения. Стыдно. Кресло — твое низменное желание.

— Сейчас одним астралом будет больше! — Лобов начал решительно выбираться из кресла, в котором он сидел и которое было ему тесновато.

Лобов сам его смастерил. Несколько дней в клинике пилил, строгал, склеивал, красил. С виду вялыми тяжелыми руками. Детище тоже получилось большое, тяжелое, вялое, но пациенты чувствовали в нем себя великолепно, как в руках Лобова, когда он проводил бронхоскопию: исследовал бронхи. Если не было работы по специальности, Лобов усаживался в кресло и сидел в задумчивости. Других работ в клинике он не любил выполнять, и на него не обижались: он был мастером, вершиной бронхоскопии. На его халате пластиком сверкала информационная табличка «Научный сотрудник Лобов Николай Мстиславович». Володя незаметно, когда халат Лобова висел в ординаторской, перекалывал табличку вверх ногами, и невозмутимо тяжелый Лобов в таком виде таскал ее на себе по клинике, пока кому-нибудь не надоедало видеть табличку вверх ногами и Лобова не заставляли надеть ее правильно, Лобов перекалывал табличку и мрачно изрекал: «Я этого гугенота жизни лишу».

Раскрылась дверь, и появилась взволнованная лаборантка из кабинета функциональной диагностики:

— Владимир Алексеевич, забирают микроаструб!

— Кто? — встрепенулся Володя.

— Велено передать в легочную терапию. Комиссия по проверке использования аппаратуры утверждает, что мы захватили микроаструб не по профилю.

— По их мнению, у человека сердце отделено от легких!

— Не знаю, Владимир Алексеевич.

Комиссия была только в одном права — микроаструб, прибор, купленный на валюту, Володя на самом деле захватил явочным порядком. Когда он его доставил в клинику, Лобов сокрушался: «Лучше бы «форд» пригнал». — «Пригоню. Я богатый Буратино».

— Выход в астрал возможен и при жизни в порядке исключения, — сказал удовлетворенный Лобов.

— А-а, — махнул рукой Володя и выбежал из кабинета отбивать у комиссии микроаструб.

За ним устремилась лаборантка.

Подначки между Володей и Николаем длятся еще с институтской скамьи: оба они с одного курса, вместе поступили к профессору Нестегину в ординатуру — Лобов как бронхолог, Званцев — как анестезиолог. С недавних пор Володя начал ездить и на специализированной «скорой». Подрабатывал. Если Лобов построил собственной конструкции кресло для бронхологии, то именно Володя вытащил на площадку черной лестницы старый сушильный шкаф, привел его в порядок и приспособил под первоклассную кофеварку. Однажды наглядно всем доказал, даже Нестегину, что кровяное давление можно измерить с помощью золотого кольца: положил на стол руку больного, повернул ладонью кверху и подвешенным на нитке кольцом (нитку и кольцо дала сама больная — это нянечка из приемного покоя тетя Даша) начал медленно водить от запястья вверх к локтю. В двух местах кольцо качалось. Володя линейкой измерил расстояние от запястья до первого места, где оно закачалось, и до второго. Это и были цифры давления. Кое-кто из совсем молодых специалистов пытался подвергнуть сомнению Володин эксперимент: «Знаем: дважды два — три, максимум — шесть», но результат, полученный Володей, проконтролировали аппаратом для измерения кровяного давления, и Володя торжествовал победу. Лобов совсем молодого специалиста, того самого, который сомневался, взял за ухо и приготовился его наказать, потому что Лобов и Званцев, когда требуют обстоятельства, немедленно объединяются. Их дружба имела определенную форму, имела свои варианты общения, для посторонних казавшиеся подчас странными. Углерод — великий соединитель.