Автобиография. Записки добровольца - [2]

февраля 11

ПОСЛУЖНОЙ СПИСОК

лист 1

1-й Петергофской школы для ускоренной подготовки офицеров 2-й роты

Эфрона Сергея Яковлевича

Звание или сословия к которому причислен

Сын купца гор. Подольска

Год, месяц и число рождения

1893, сентября, 29 дня

Вероисповедание

Православное

(Семейное положение)

Женат на Марине Ивановне, православной. I ребенок

К какому разряду причислен по образованию

К 1-му разряду. Окончил Феодосийскую гимназию. Свидетельство за № 1049 от 19 июня 1914 г.

Занятие, ремесло или промысел

Студент

По мобилизации принят на военную службу Московским уездным воинским начальником

1916 г. мая 10

Прибыл и зачислен в списки

1-го Подготовительного учебного батальона

1917 г. января 24

Командирован в 1-ю Петергофскую школу прапорщиков для прохождения курса февраля 11

Прибыл в школу и зачислен во 2-ю роту юнкером февраля 17

Переведен из 2-го в 1-й

Разряд по поведению

Июня 15

Произведен в войсковые унтер-офицеры июня 15

Центральный Государственный военно-исторический архив, фонд 409, опись I, дело 259999.

ЗАПИСКИ ДОБРОВОЛЬЦА

ОКТЯБРЬ (1917 г.)

«…Когда-б на то не Божья воля,

не отдали-б Москвы!»[5]

Это было утром 26 октября. Помню, как нехотя я, садясь за чай, развернул «Русские Ведомости» или «Русское Слово»,[6] не ожидая, после провала Корниловского выступления, ничего доброго.[7]

На первой странице бросилась в глаза напечатанная жирным шрифтом строчка:

— Переворот в Петрограде. Арест членов Временного правительства. Бои на улицах города.

Кровь бросилась в голову. То, что должно было произойти со дня на день, и мысль о чем так старательно отгонялась всеми — свершилось.

Предупредив сестру (жена в это время находилась в Крыму), я быстро оделся, захватил в боковой карман шинели револьвер Ивер и Джонсон и полетел в полк, где, конечно, должны были собраться офицеры, чтобы сговориться о ближайших действиях.[8]

Я знал наверное, что Москва без борьбы большевикам не достанется. Наступил час, когда должны были выступить с одной стороны большевики, а с другой — все действенное, могущее оказать им сопротивление. Я недооценивал сил большевиков, и их поражение казалось мне несомненным.

Мальчишеский задор, соединенный с долго накапливаемой и сдерживаемой энергией, давали себя чувствовать так сильно, что я не мог побороть лихорадочной дрожи.

Ехать в полк надо было к Покровским воротам трамваем. Газетчики поминутно вскакивали в вагон, выкрикивая страшную весть. Газеты рвались нарасхват. С жадностью всматривался я в лица, стараясь прочесть в них, как встречается москвичами полученное известие. Замечалось лишь скрытое волнение. Обычно столь легко выявляющие свои чувства — москвичи на этот раз как бы боялись выказать то или иное отношение к случившемуся. В вагоне царило молчание, нарушаемое лишь шелестом перелистываемых газет.

Я не выдержал. Нарочно вынул из кармана газету, сделал вид, что впервые читаю ее и, пробежав несколько строчек, проговорил громче, чем собирался:

— Посмотрим. Москва — не Петроград. То, что легко было в Петрограде, на том в Москве сломают зубы.

Сидящий против меня господин улыбнулся и тихо ответил:

— Дай Бог!

Остальные пассажиры хранили молчание. Молчание не иначе мыслящих, а просто не желающих высказаться.

Знаменательность этого молчания я оценил лишь впоследствии.

Мрачное старое здание Покровских казарм. Перед казармами небольшой плац. Обычный будничный вид. Марширующие шеренги и взводы. Окрики и зычные слова команды.

— Взво-о-од кру-у-гом! На пра-а во! «Голову выше!», «Ноги не слышу!» и т. д. Будто бы ничего и не случилось. В то время как почти наверное уже завтра Москва будет содрогаться от выстрелов.

Прохожу в свою десятую роту. По коридорам подметают уборщики. Проходящие солдаты отдают честь. При моем появлении в роте раздается полагающаяся команда. Здороваюсь. Отвечают дружно. Подбегает с рапортом дежурный по роте.

Подходит фельдфебель — хитрый хохол Марченко.

— Как дела, Марченко? Все благополучно?

— Так точно, г-н прапорщик. Происшествий никаких не случилось. Все слава Богу.

По уклончивости взгляда и многозначительности интонации — вижу, что он все знает.

— Из г-под офицеров никто не приходил?

— Всех, г-н прапорщик, в собрании найдете. Туда всех созвали.

Оглядываю солдат. Ничего подозрительного не замечаю и направляюсь в офицерское собрание.

* * *

В небольшом помещении собрания — давка. С большим трудом протискиваюсь в середину. По лицам вижу, что настроены сдержанно, но решительно. Собрание протекает напряженно, но в полном порядке. Это скорее частное совещание. Командиры батальонов сообщают, что по батальонам тихо, и никаких выступлений ожидать не приходится. Кто-то из офицеров спрашивает, приглашен ли командир полка.[9] Его ждут с минуты на минуту. До его прихода офицеры разбиваются на группы и делятся своими мыслями о случившемся. Большинство наивно уверено в успехе несуществующих антибольшевицких сил.

— Вы подсчитайте только, — кипятится молодой прапорщик, — в нашем полку триста офицеров, а всего в Московском гарнизоне тысяч до двадцати. Ведь это же громадная сила! Я не беру в счет военных училищ и школ прапорщиков. С одними юнкерами можно всех большевиков из Москвы изгнать.