Австро-прусская война, 1866 год - [14]

Привычка к соблюдению строгой справедливости, основанной на законе, не только в производстве, но даже в назначениях, укоренилась до такой степени, что даже и то возбуждает говор, если, например, кто-нибудь получит бригаду, не прокомандовав полком. Через роту же, батальон (или эскадрон) всякий должен пройти; даже офицеры генерального штаба не составляют исключения в этом отношении: они, попеременно, исполняют службу то в генеральном штабе, то, получив соответствующий чин, назначаются командовать ротой, батальоном, полком и частями, более крупными.

Отношения офицеров различных рангов между собою поражают тоном братства вне службы и глубоким сознанием подчиненности на службе. Штаб генерала Штейнмеца всегда обедал вместе с ним: в разговоре все чины штаба принимали одинаковое и совершенно свободное участие; но стоило кому-нибудь из присутствующих начальников обратиться со служебным приказанием к офицеру, который сидел рядом и за минуту перед тем иногда и спорил с этим начальником — собеседник исчезал и являлся подчиненный.

Черту, не менее заслуживающую внимания и свойственную, впрочем, не одним офицерам, но всем вообще пруссакам, составляет умеренность вкусов: она составляет весьма важное подспорье хорошему нравственному состоянию войска, ибо всякий доволен тем, что получает, а доволен потому, что получаемого достает на жизнь.

Манера обращения прусского офицера с не носящими военного мундира и с солдатами несимпатична, ибо запечатлена значительной долей высокомерия. С обыкновенными смертными прусский офицер говорит странно: какая-то отрывочная, командная речь из отдельных слов, произносимых скороговоркою и резким тоном. Нисколько не оправдывая этой черты, все же позволяю себе представить в извинение ее одно облегчающее обстоятельство: именно то, что члены всякого общества, отличающегося единством духа, неизбежно имеют свои резкие, иногда неприятные даже, особенности. Должно, впрочем, заметить, что и эта особенность составляет преимущественную принадлежность пехотных и кавалерийских офицеров, и притом прусского происхождения. У артиллеристов и инженеров, равно у офицеров не чисто прусского происхождения, сказанная резкость замечается в степени несравненно меньшей.

В сношениях с солдатом офицер резок, даже груб; случалось замечать иногда и ручную расправу, хотя весьма редко.

Другая характеристическая черта отношений к солдату — это нескончаемые поучения: на всякой перекличке читается длинная наставительная речь. Это опять национальный прием, которой в прусской армии дает прекрасные результаты, ибо знакомит с делом молодого солдата и никого не тяготит, потому что это свое, родное. Немец не может говорить не длинно, без всех возможных «потому что» и «если»; понятно, что он должен оставаться таким и в военной службе. В применении к нам это бы вышло пиленье; а там очень хорошо. Не хочу этим сказать, чтобы можно было обходиться без поучений и толкований у нас, но утверждаю только, что они должны выливаться у нас в более резкую и по возможности краткую форму, в роде суворовских поучений.

ОБРАЗОВАНИЕ, ВОСПИТАНИЕ И ТАКТИЧЕСКИЕ ПОНЯТИЯ

В прусской армии, в основание организации которой положено условие краткости сроков службы, письменные инструкции должны быть по необходимости полны и обстоятельны, и по качеству поступающих рекрут, которые почти все умеют читать, это не может, конечно, никого особенно затруднить. Краткостью же сроков службы объясняется необходимость совершенно точных и определительных требований при обучении.

Приучение рекрут к дисциплине не представляет обыкновенно никакого затруднения, как по отсутствию живости в их характере, так и потому, что и всем складом жизни вне войска они подготовляются к уважению военных постановлений самым действительным образом.

Переходя к вопросу образования собственно, укажу: 1) на образование офицеров; 2) на образование нижних чинов по стрельбе, работе штыком, применению к местности и по строю. Долгом считаю заметить, что по краткости времени, проведенного мною в Пруссии, я не мог видеть на деле хода солдатского образования, и потому представляю относительно духа его только то, что удалось почерпнуть из расспросов.

То единство воззрений в офицерском сословии, на которое я уже указал выше, содействует наилучшим образом и к поддержанию в нем стремления к образованию по своей специальности. В прусской армии нет офицеров, которые не имели бы довольно основательных представлений о теории военного дела и которые не разбирали бы карты: нет потому, что и неслужебные разговоры зачастую касаются военных предметов, и оказавшиеся в подобных случаях слабыми не могут рассчитывать на снисхождение товарищей. При таких условиях, то, что было усвоено перед производством, не улетучивается, а, напротив, поддерживается и развивается. Человек — существо, в высшей степени зависящее от обстановки; людей, занимающихся делом по призванию, очень мало; гораздо больше таких, которые занимаются им из личного интереса, понимаемого, конечно, не в тесном, денежном смысле. Организация прусских офицерских обществ тем именно и хороша, что создает человеку ту обстановку, благодаря которой он поставлен в необходимость заниматься: знания и добросовестное отношение к службе там более поднимают офицера в общем мнении, нежели другие качества, хотя и блестящие, но к военной специальности не имеющие никакого отношения. Это распространение теоретическим путем понятий о военном деле приносит весьма важный результат в том смысле, что педантически строгие требования в исполнении строевого устава в мирное время не производят того подавляющего влияния на деятельность мысли, каким подобные требования сопровождаются, когда офицерство кроме устава ничего не знает.