Австрийский моряк - [22]

— Герр коммандант, разрешите поговорить с вами наедине.

— Но почему бы нам не обсудить все здесь, Горочко?

— Со всем уважением, герр коммандант, нет — дело очень личное.

— Ну хорошо. Тогда пройдемте в мой кабинет.

Мы отправились в собачью конуру, служившую кабинетом мне и еще двум капитанам. Я закрыл дверь.

— Итак, Горочко…

— Честь имею доложить, герр коммандант, что я намерен потребовать от казны возмещения убытков, потому как бензиновые пары причинили вред моему здоровью.

— Возмещения? Все, что я могу сказать, вам сильно повезет, если вы его добьетесь — с учетом идущей войны. Но какого рода ущерб вы претерпели и о какой сумме в качестве компенсации идет речь?

— Честь имею доложить, что из-за бензина я сделался — как это называется? — да, импотентом, и намерен истребовать четыре кроны.

Вопреки самому себе, я был заинтригован.

— Расскажите поподробнее, Горочко. Как вы обнаружили это свое… состояние, и почему именно четыре кроны?

— Случилось это прошлой ночью в Поле, герр коммандант. Я дал девчонке четыре кроны, а не смог. Ну, я потребовал деньги обратно, а она только рассмеялась и говорит: «Джезу-Мариа-Джузеппе, куда катится кригсмарине?». Я вызвал жандарма, но тот только посмеялся и сказал, чтобы я убирался поживее, не то он позовет военно-морскую полицию и меня упекут в маринегефангенхаус.

Меня обуяло сочувствие к Горочко — событие глубоко затронуло его личную честь, как и честь императорского и королевского флота. Но в итоге единственным утешением, которое я мог ему предложить, было уверение, что данное состояние едва ли окажется постоянным. И что пока он несет службу на борту U-8, ему не грозит судьба попасть в лапы эскулапов из отделения венерических заболеваний военно-морского госпиталя Полы — а этой судьбы, как я его заверил, следует избегать любой ценой.

Не скажу, что подобный эффект бензиновых паров проявился на мне лично. Не слышал я жалоб на снижение либидо и от других членов экипажа U-8. А уж в возможностях поставить эксперимент по этой части мы в те весенние месяцы 1915 года недостатка не испытывали. Совсем напротив: дамочки из Полы буквально вешались на нас — подвиги Лерха и Траппа буквально в одночасье превратили «у-боотлеров» из бедных родственников флота в героев. Подозреваю, что сама форма субмарин и торпед имела мощнейшее воздействие на женское подсознание — в конце концов, это был век загнанных вглубь желаний. Насколько мне помнится, профессор Фрейд пришел в те годы к сходному умозаключению в отношении воздушных кораблей Цеппелина.

Короче говоря, сидим мы, я и она, одним прекрасным вечером в начале мая, после ужина в уединенной беседке в саду военно-морского казино в Поле. «Она» — это Илона фон Фридауэр, венгерская супруга занудливого полковника крепостной артиллерии, который в это время вот уже месяцев девять торчал в пустынных горах по дороге в Зару, полируя орудия и осматривая горизонт в ожидании прибытия французской эскадры — события, вероятность которого не превышала возможности появления в этих водах флотилии полинезийских боевых пирог. Фрау оберстин являлась женщиной чрезвычайно привлекательной на мадьярский лад: темно-каштановые волосы, блестящие глаза и обладательница статной фигуры из разряда тех, какие в этой стране не встретишь, да и в иных странах в наши дни тоже едва ли. Фигуры, достоинства которой не могло полностью скрыть даже свободного, по моде 1915 года, кроя платье, и которую я намеревался проинспектировать более подробно в должное время. Я только что отпустил замечание, что ей впору позировать скульптору для бюста Афродиты. Она захлопала ресницами, мило покраснела и осведомилась как, по моему мнению, может уважающая себя женщина предстать обнаженной взору мужчины, не являющегося ее супругом? Словом, дельце развивалось успешно, и моя рука кралась вокруг ее точеной талии, а губы шептали насчет поездки в фиакре в Медолино, где мне известен небольшой пансион, владелец которого не прочь сдать комнату на часок. Но стоило мне произнести эти слова, как я ощутил внезапное оцепенение и дрожь. Рука моя была сброшена и весьма жестко приземлилась на каменную скамейку, а фрау Илона встала, выпрямилась во весь рост, оправила пришедшую к тому времени в некоторый беспорядок одежду и зашагала туда, где виднелись освещенные окна, слышались музыка и гул голосов.

— Но Илона! — воззвал я вослед.

Она остановилась, обернулась наполовину и обратилась ко мне со своим напевным мадьярским акцентом:

— Герр шиффслейтенант, быть может и справедливо, что моего дорого мужа давно нет рядом со мной, и я скучаю по мужскому обществу, но я все же не пала так низко, чтобы позволить соблазнить себя человеку, пьющему бензин. Доброго вам вечера.

— Илона, Бога ради…

— Всего доброго, герр шиффслейтенант. Будь я на вашем месте, то предприняла бы ту поездку в Медолино в одиночестве. Быть может морской воздух поможет вам исцелиться от вашего пагубного пристрастия. Ауф видерзеен!

Анализируя потом этот случай, я пришел к выводу, что фрау Илона вбила в свою прелестную головку идею, что бензин представляет собой метиловый спирт или нечто подобное. Так или иначе, изрядно расстроенный, я встал и направился к главному входу в казино. На пороге стоял часовой с винтовкой с примкнутым штыком. При моем приближении он вытянулся во фрунт, глядя прямо перед собой.