Австралийский робинзон - [3]
Большую группа арестантов — я, очевидно, попал в их число лишь потому, что знал ремесло каменщика, — погрузили на борт корабля его величества «Калькутта». Командовал судном капитан Вудрифф. На нем же плыл будущий губернатор нового поселения подполковник Коллинз[6] в сопровождении офицеров и взвода солдат; они должны были охранять нас в пути и по прибытии на место. Не скажу, чтобы они были очень уж строги. Мне, например, поскольку я изо всех сил старался быть полезным, даже разрешали большую часть времени проводить на палубе и помогать команде. Вообще, надо отдать должное офицерам, обращались они с нами сносно, насколько это было возможно в ту пору, когда насилие считалось главным методом воздействия на заключенных, а кнут и веревка были с ними неразлучны. По тогдашним понятиям, любая попытка повлиять на преступника, смягчить его душу, утешить, внушить надежду на возвращение в общество была равносильна подстрекательству к бунту. Если заключенный не получал дополнительного срока и не подвергался дисциплинарным взысканиям, он мог считать, что ему повезло.
Но вот наше плавание пришло к концу, и «Калькутта» бросила якорь примерно в двух милях от мыса Лонсдейл[7]. Австралийцы называли его Коонан, что означает «угорь», так как прибрежные воды изобиловали этой рыбой. От ближайшего населенного пункта — Сиднея мыс отделяло не менее шестисот миль. Именно поэтому колонию решили основать здесь, чтобы у каторжников не было даже надежды на побег.
Вскоре узники и стража высадились на сушу. Тем, кто вроде меня знал строительное ремесло, разрешили поселиться в стороне от всех, так как пильщикам, штукатурам, каменщикам надо было свободно передвигаться, как того требовала их работа.
Из общественных зданий мы прежде всего принялись строить склады. Почти три месяца я клал кирпичи, и все это время меня одолевало желание бежать и добраться до Сиднея. Намерение это граничило с безумием. Меня могли схватить, и тогда мне грозила бы суровая кара, возможно казнь. Если бы даже мне удалось уйти от преследователей, в чужом, неведомом краю, населенном дикарями, чьих обычаев и языка я не знал, меня подстерегали тяжелые лишения, голодная смерть, не говоря уже о несчетных опасностях, которые читатель может только вообразить, да и то если у него богатая фантазия. Описать же их не в силах никто, даже я, хотя по воле господней я их все преодолел.
Сейчас это дело прошлое, тогда же все невзгоды были еще впереди, но парень я был здоровый, сильный, слыхал, какие подвиги совершали храбрецы, чтобы отстоять свою жизнь и свободу, и твердо решил при первой же возможности бежать. Скорее всего меня подстегивал мой неспокойный характер, не мирившийся ни с каким принуждением.
Одним словом, я сговорился с тремя товарищами в первую же темную ночь бежать, захватив с собой как можно больше провизии и ружье, с которым нам разрешали охотиться на кенгуру и опоссумов.
Вскоре нам представился подходящий случай. Мы выскользнули из поселка как будто незамеченные, но в самый последний момент часовой окликнул нас. Не получив ответа, он выстрелил, и один из наших товарищей, тот, что шел последним, упал как подкошенный, убитый, очевидно, наповал[8]. Во всяком случае я о нем больше никогда не слыхал.
Часа три-четыре мы бежали и, только почувствовав, что наши силы на исходе, решили передохнуть и подкрепиться. Ушли мы уже довольно далеко, пора было подумать, что делать дальше, и проверить багаж. Он состоял из нескольких оловянных мисок, чугунного котелка, охотничьего ружья и запаса продовольствия на несколько дней. Вскоре мы двинулись дальше и шли, пока не достигли берега реки, протекающей поблизости от залива[9]; австралийцы называют ее Даки Барвон[10]. Здесь мы отдыхали до рассвета. Утром, уже собираясь тронуться в путь, мы увидели большую группу, а может быть, целое племя австралийцев, вооруженных копьями; я выстрелил, желая их вспугнуть необычным звуком. Они и в самом деле перепугались и поспешно скрылись в лесу.
Тут уместно заметить, что теперь уже нам нечего было опасаться погони. Губернатор Коллинз был уверен, что любой беглый каторжник предпочтет явиться с повинной, нежели погибнуть от голода; к тому же мы шли ночью так быстро, что оставили лагерь далеко позади.
Все же нам хотелось пройти в первый день еще больше. Мы решили избавиться от совершенно ненужного нам чугунного котелка и выбросили его в кусты. Тридцать два года спустя его там нашли люди, которые расчищали участок для посевов.
Нам надо было переправиться через реку, но ни один из нас не умел хорошо плавать. Я первым вошел в воду и с грехом пополам помог переплыть на другой берег своим товарищам, а затем переправил и нашу одежду.
К наступлению темноты мы находились примерно в двадцати милях от того места, где сейчас расположен Мельбурн. Переночевав, мы Перешли вброд реку Ярра[11], затем пересекли обширную равнину и достигли Яванг Хиллс. За ужином доели остатки хлеба и мяса. Надо было бы, конечно, с самого начала распределить свои запасы так, чтобы их хватило на большее время, теперь же нас из-за собственной неосмотрительности ждал голод.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ни один писатель не может быть равнодушен к славе. «Помню, зашел у нас со Шварцем как-то разговор о славе, — вспоминал Л. Пантелеев, — и я сказал, что никогда не искал ее, что она, вероятно, только мешала бы мне. „Ах, что ты! Что ты! — воскликнул Евгений Львович с какой-то застенчивой и вместе с тем восторженной улыбкой. — Как ты можешь так говорить! Что может быть прекраснее… Слава!!!“».