«…Авраам родил Исаака…» - [22]

Морозов еще раз улыбнулся, вспоминая, как разгорелся спортивный ажиотаж. Было смешнее, чем можно бы было ожидать. У него тогда начинался выпуск чертежей, обычно такой тяжелый период, что вызов в школу его просто удивил. Честно говоря, он совсем забыл в горячке выдачи документации, что с Санькой могут быть какие-то хлопоты.

– Кто хочет меня видеть? – спросил он у классного руководителя.- И по какому делу?

– Георгий Александрович, учитель физкультуры, – сказала "Химоза" поджав губы и глядя ему в подбородок.- Уж не знаю, какие у вас с ним дела!

Морозов молча вышел и отправился искать учителя физкультуры.

– Вы отец Саши Морозова? – Учитель оказался небольшого роста человечком в ярко-голубом тренировочном костюме и с секундомером, свисавшим на ленточке с шеи почти до пояса. В его фигуре и лице не было ничего спортивного, больше всего он был похож на завхоза на садовом участке.

Морозов кивнул.

– Значит, так, товарищ Морозов, ваш сын Александр на прошлой неделе бегал с классом в порядке ОФП, общефизической подготовки, – пояснил он, встретив недоуменный взгляд Бориса Алексеевича, – и показал результат первого взрослого разряда. Да! – он поднял вверх указательный палец. – Причем Саша даже не вспотел. Я проверил. Пульс остался нормальным, что, естественно, ненормально. Надо, папаша, – фамильярно-доверительно сказал он, – отдавать ребенка в большой спорт! Хуже ему не будет. Ба-альшая польза государству может быть. И ему тоже! Поездит, мир посмотрит! Я уже официально уведомил соответствующие заинтересованные инстанции и круги!

Выйдя из школы, он тут же позвонил домой Сазонову. К этому времени "консультация" была давно закрыта. Виктор Васильевич выслушал его внимательно.

– Борис Алексеевич, не берите в голову, – сказал он, когда приступ смеха у него прошел. – Мы не допустим, чтобы Александра забрали для побития рекордов. Мы за честные Олимпиады, да и стоил он нам слишком дорого. Не берите в голову! Я сам все как-нибудь улажу!

Как он это сделал, Борис Алексеевич так никогда и не узнал, но когда он столкнулся в школе с физруком, тот остановился, строго посмотрел и сказал:

– Эх, Морозов, Морозов!

Больше никаких пояснений или добавлений не последовало.

– Сколько их у вас?

– Шесть, – очнулся от мыслей Морозов. – Шесть моделей!

– Стыдно, Борис Алексеевич, – громко и укоризненно сказал Чугуев. -Дети, паите, все-таки раньше машин!

"Кто здесь дети? кто машины?" – подумал он.

Дети. Он думал, что забудет Милочку как дурной эпизод. Как вызов на ковер, мало ли их было. Но нет, что-то не отпускало его. Он собирался тут же ответить на обиду маленьким романчиком. Адюльтером, так сказать. Отомстить Милочке и еще кому-то, он и сам не знал кому. Не Семивласову же. Это было бы ниже его достоинства. Но и на это не было желания. Он все больше тосковал по этой "дуре с фарами". Когда же он встретил случайно Милочку на улице, в несходящемся на большом животе пальто, подурневшую – одни глаза, что-то оборвалось. В тот же вечер он позвонил к ее родителям, она была там.

– Ребенок мой? – грубо и коротко спросил он. В трубке послышались странные звуки. Будто кто-то лил воду.

– Я тебя спрашиваю!

– А мой, что ли? – истерически крикнула она. – Твой!

– Тогда кончай дурью маяться и возвращайся!.. Если хочешь! – и он повесил трубку.

Стало сразу легче от осуществленного решения, хотя чувство обиды не проходило.

Она появилась перед тем, как забрали Сашку. Ему даже не дали кончить его Северо-Западный Заочный Политехнический институт. В это горькое время она оказалась очень кстати со своими заботами и слабостями.

Появилась Милочка тихо и естественно, как и ушла. Морозов пришел домой и услышал, что на кухне шипит газ и тихонько дребезжит крышкой кипящий чайник. Потом услышал голос. Это был Санька.

– И когда ты собираешься его родить? – спокойно и обстоятельно спрашивал он.

– Не знаю, наверное, месяца через три, – голос ее звучал робко.

– Он к этому времени дозреет?

– Вполне! – Морозов по интонациям ее голоса понял, что она улыбнулась.

"А у них идиллия", – подумал он с поднимающимся раздражением. Но когда он увидел Милочку в новом красном уродливом платье, внимательно и настороженно следящую за ним, за выражением на его лице, раздражение улеглось.

– Обедать будешь?- спросила она едва слышно.

– Конечно! – ответил он с напускной бодростью и услышал облегченный вздох. Он готов был поклясться, что это вздохнул Санька.

– Вы женаты сейчас? – спросил Чугуев.

– Да, – ответил Морозов, – женат.

– Дети кроме Саньки есть? – он ни минуты не колебался при вопросе. Именно "дети кроме Саньки".

– Есть. Сын трехмесячный.

"Хотя лучше бы была дочка! – подумал он.

– Тогда все нормально! Все нормально!

Он и сам знал, что все будет нормально. Что, когда он вернется, его будет ждать лысый и теплый человеческий детеныш, его детеныш. И он немного отойдет на второй план, потому что малыш требует внимания. Что придет ночь, и он ляжет с ней в одну постель, и они забудут о происшедшем на час, а потом и навсегда. Если он сможет забыть.

– А что с Санькой? -он его докапает сегодня.

– Ушел. Работает. Прислал три письма. Работой доволен,- последнее он придумал, этого Санька не писал.