Авое, Тифлис - [4]
Собравшись вместе вокруг бабушки Устины и, придававшего особый колорит, винокура Бадала — мужа тети Мани, мы проводили веселые дни. Рядом, прямо у домика тети, протекала река Дебет, где я и научился плавать. Ребята, собиравшие со мной ежевику, тоже заметили во мне эти внешние перемены. К тому же за это лето я здорово вытянулся в росте. Тогда же впервые попробовал сигарету. Мы с мальчишками скинулись и купили пачку сигарет без фильтра — "Вега", с фильтром тогда еще не было. Прятали ее в дупле дерева и с показным наслаждением, тайком от взрослых, выкуривали по одной сигаретке в день. Да, насчет ежевики. С местными ребятами мы уже несколько лет, во время летних каникул, занимались этим своеобразным, но для того времени довольно сообразительным и весьма прибыльным, особенно для нас, мальчишек, "бизнесом". Неподалеку от реки был небольшой лесок, где росло много ежевичных кустарников. Надев резиновые сапоги и вооружившись палками-крючками, мы смело топтали густые ежевичные заросли и наполняли ягодами ведерки. Далее — следующий этап,— приготовление бумажных кульков. В ход пускались газеты, журналы, старые тетради. Эти бумажные пакетики-кулечки набивались ежевикой, и "товар" готов. Вечерние поезда, проезжающие через эту станцию с остановкой, мы встречали во всеоружии. Пассажиры с удовольствием хватали наши кулечки по 10 копеек за штуку. О том, как процветал наш "ежевичный бизнес", можно судить по велосипеду, о котором я рассказал, купленному на эти собранные деньги. Здесь я несколько не договариваю. В покупке велосипеда мне помогли и марки, вернее деньги, вырученные от их продажи. Увлекшись филателией, я узнал у Рубика Агамяна, адрес одного коллекционера в Венгрии и списался с ним. Рубик учился в классе моей сестры. Несмотря на весьма юный возраст, он был уже страстным коллекционером и знатоком по части марок и монет. Еще он был известен, как младший брат красавицы нашей школы Инги Агамян, сыгравшей впоследствии роль невесты Геворка Сарояна, в фильме "Братья Сарояны". Мой новый венгерский товарищ просил высылать ему советские спичечные этикетки взамен на такое же количество венгерских марок. Началась бурная переписка, вернее обмен по почте — спичечных этикеток на марки. Спичечные этикетки продавались у нас за копейки. Марки были несравненно дороже. Я предупредил об этом моего венгерского товарища, но его устраивал такой расклад. Естественно, еще более устраивал он и меня. Часть полученных марок я менял на французские колониальные, которые собирал, а часть с успехом продавал коллекционерам, собиравшихся каждый день у небольшого марочного магазинчика рядом с нашим домом. Взрослые прочили мне неплохую карьеру на предпринимательской стезе, но и тут я не оправдал их надежд. Бизнесмен во мне также не состоялся. Далее поочередно бросались филателия, выпиливание лобзиком, настольный теннис, шахматы, плавание и еще многое, многое другое.
Тбилисская зима
— Приближалась зима. Самым верным признаком ее скорого прихода была для нас не дата в календаре, не первые заморозки, а появление во дворе дров. Вернувшись со школы, я увидел кучу дров у нашего балкона. Отец, мама, соседка и детвора уже приступили к работе.
Сбоку был сколочен стояк, на котором дрова распиливались прежде, чем попасть в подвал. Я забросил сумку с учебниками домой и выбежал на подмогу. Подоспел и Робик с младшим братом — белокурым красавчиком Рафиком, и сыновья Смбата Ростомовича Гагик, Валера и Эдик. Отец с соседом распиливали дрова, а мы устроили живой конвейер — со двора до подвала под нашим домом и, пытаясь жонглировать, перекидывали друг другу поленья. Иона, моя сестра и ее подруга Дали, оценивали наши "жонглерские" способности. В подвале дрова аккуратно складывались и — зима не страшна. За короткий срок весь двор запасался дровами. Вытаскивались жестяные печки, чистились их трубы, дымоходы. И вот уже из труб повалил густой дым. А в преддверии Нового Года готовилось вкусное гозинаки — грецкий орех с медом. Так у нас начиналась зима. Снег в Тбилиси почти не выпадал, а если и случалось, то держался он дня два . Это было, как праздник и комментировалось в газетах. Мы же старались успеть скатиться на наспех сколоченных санках, под сиянием зимнего солнца, с заснеженных склонов горы Святого Давида – Мтацминды у фуникулера, или у "Комсомольской" аллеи, рискуя каждый раз сломать шею, ободряя себя непереводимым, чисто тбилисским кличем "АВОЕ!" выражающим восторг и удивление, и придуманными нами словами на шлягер того времени — "Чу-чу" из любимого фильма "Серенада Солнечной долины". Но бывали зимы холодные, с ветрами, не сильными, но пронизывающими насквозь.
— С переходом на зимний режим, жизнь во дворе заметно стихала. Начинались долгие зимние вечера. Про унаби на время забывали.
— В дедовском доме одна комната обогревалась жестяной печкой, а две другие — стенной. Между ними небольшая кухня, оттуда люк в подвал. Больше всего я любил комнату деда, где стоял длинный стол на котором он занимался своим портняжным ремеслом. Рядом — швейная машина "Зингер", тахта, большой, красивый буфет, стенные часы и мой письменный столик. Дед специально поставил его рядом со своим рабочим столом, чтоб чаще со мной общаться. Я был очень доволен этим и принялся его обставлять. Дед дал мне красивые настольные письменные принадлежности и бронзовый колокольчик. Я разложил книги, журналы, филателистические кляссеры и много времени проводил за этим столиком. Читал, раскладывал марки, а дед шил и рассказывал о своей жизни, о службе в царской армии. Дедушка очень любил нас с сестрой. Он назвал меня, первого внука, именем своего деда. Зарик и Теда так и не вышли замуж, не одарив его внуками, хоть и были очень привлекательны. Сам рос сиротой, в далекой зангезурской деревушке и воспитала его бабушка. Часто вспоминал ее мудрые напутствия. Хранил, как зеницу ока, одну, единственную ее фотографию — даже сфотографировался с этой фотографией в руках. Она умерла, не дождавшись внука, когда он служил еще в армии. Как я сейчас жалею, что слушал эти рассказы невнимательно! Совсем другие интересы кружились у меня в голове. Но, тем не менее, многое запомнилось — настолько они были ярки и впечатлительны.
