Авиньонские барышни - [39]
Наши обеды по четвергам, после стольких смертей, давно зачахли, но все-таки Мария Эухения — она как скрывающаяся от красных монахиня пользовалась у правых большим авторитетом — привела однажды Хосе Антонио Примо де Риверу.
Хосе Антонио, молодой, очень красивый, хорошо образованный маркиз, был, как обычно, грустным и флегматичным — страстность его натуры проявлялась только на митингах.
— Я уже знаю, что вы личный секретарь Мануэля Асаньи, — сказал он тетушке.
— Да, я работаю в его канцелярии.
— Его республика затопила Испанию кровью.
— Но выплыть Испании не даете вы.
— «Вы» — это кто? Кого ты имеешь в виду? — спросил Хосе Антонио, переходя с «вы» на «ты» и тем самым признавая тетушку себе ровней.
— Я говорю о правых.
— Правые — это я?
— Ты и Муссолини.
— Муссолини спасает Италию.
— Чтобы привести ее к войне и к фашизму.
— Я слышу дона Мануэля Асанью.
— Я умею думать сама, Асанья для этого мне не нужен.
— Значит, ты считаешь меня приверженцем Муссолини?
— Я считаю тебя фашистом.
— И это плохо?
— Да, потому что вы убийцы, вы убиваете коммунистов в рабочих кварталах.
— Ты что же, превратилась в коммунистку? Ты, аристократка до мозга костей?
— Я — нет, но я хорошо понимаю рабочих.
— Ты отравлена Асаньей.
— Это лучше, чем быть отравленной тобой, как эти бедные парни, которые умирают каждый день.
— Они герои, и они бы меня оправдали.
— Не надо красивых слов.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что ты пошел в политику, чтобы продолжать дело твоего отца и чтобы спасти капитализм с помощью средств, еще более жестоких, чем у него.
— Альгадефина…
— Молчи. Твой отец поступал скверно, а ты — еще хуже. Ты знаешь, что он посылал мне цветы из Франции?
— К чему ты это говоришь?
— К тому, что я все равно не очень-то о нем думала, а о тебе не буду думать и подавно.
— Ты думаешь о революции, это ясно, но ты не знаешь, что мы, фалангисты, тоже революция, только другая — с нами Бог и Родина.
— Вы контрреволюция капитализма, как в Италии и Германии. Ты сам сказал это — спасти аристократию, «вернув все ее обычаи».
— Я вижу, ты основательно меня изучила.
— Я знаю своих врагов.
— Альгадефина.
— Что.
— Какой великий фалангист пропадает в тебе.
— Нет, я готова предать свой класс, чтобы спасти Республику. Я думаю только о Республике и о том, что с ней связано, начиная с Асаньи и кончая свободной любовью.
(Мне почудился смутный намек на меня: кровосмесительной любовью, она могла бы сказать.)
— Европейские демократии прогнили, Альгадефина. Какое прекрасное у тебя имя.
— Спасибо. Европейские фашисты работают на Круппа[114], что еще хуже. Вы воюете, потому что Круппу нужна война, чтобы производить и продавать оружие.
— Это слова Асаньи.
— Ты опять за свое! Достаточно почитать иностранные газеты. Гитлер вот-вот начнет мировую войну, но принуждает его к этому окружение Круппа.
— Ты все время говоришь о Европе, а мы думаем о Испании, о нашей Испании, — мягко сказал Хосе Антонио.
Обедали в саду. Привычной июльской жары не было. Мы с Марией Эухенией сидели рядышком и внимательно слушали разговор. Высоко над сливами победно кричали сороки.
— У Испании только два пути: Республика или фашизм. Фашизм католический, Хиля-Роблеса[115], или твой языческий — это уже не имеет значения.
— Я хочу видеть Испанию с гармоничной структурой власти, как бы пронизанную вертикалью.
— Не надо красивостей, Хосе Антонио. Я читала твои речи, ты, конечно, лидер, но у тебя мало идей и много лирики. Ты говоришь очень образно, но тебе не хватает четких пятилетних планов.
— Это уже советские дела.
— А почему бы и нет?
— Ты, похоже, в курсе модных веяний.
— Фашизм — тоже мода.
— Я не фашист.
— Но принимаешь деньги от Муссолини.
— Это сплетни.
— Но если ты служишь ему бесплатно, тем хуже для тебя.
— Я не ожидал встретить в этом доме такую радикальную особу.
— Уж если кто и радикальный, так это ты, ты ведь ходишь с пистолетом.
— Послушай, Альгадефина, революцию можно сравнить с ездой на велосипеде, пока крутишь педали, он едет, но стоит остановиться, он падает.
— Говоришь прямо грегериями[116], как Рамон. На самом-то деле ты против революции, и я надеюсь, что твой велосипед упадет очень скоро.
Хосе Антонио Примо де Ривера был красив, грустен, предельно корректен и лиричен. По всей видимости, проповедуемое им политическое насилие объяснялось его желанием изжить какую-то свою глубоко личную внутреннюю травму (но так это или нет, никто никогда не узнал).
— За меня вся испанская буржуазия, Альгадефина.
— А против тебя весь рабочий класс.
Тетушка Альгадефина почти не ела. Мы прошли в fumoir, как во времена дона Мартина, и закурили антильские сигареты, оставшиеся после него.
— Послушай, Хосе Антонио, — сказала Альгадефина, удобно устроившись в кресле и закурив сигарету, — ты красивый парень, в тебе есть что-то от Амадиса Гальского, как пишут в пошлых журналах, которые печатают на твои же деньги, но ты мне нравишься, и я хочу предостеречь тебя.
В fumoir напряженно жужжали огромные шмели вентиляторов.
— Послушай, Хосе Антонио, прекрасный юноша, почти Амадис Гальский, твой враг не дон Мануэль, твой враг не буржуазная Республика, твой враг — армия, генералы в Африке, которые готовят государственный переворот. Они сделают все четко и быстро или, может случиться, медленно и жестоко, но вы, правые романтики, фалангисты, в любом случае останетесь не у дел.
Франсиско Умбраль (1935–2007) входит в число крупнейших современных писателей Испании. Известность пришла к нему еще во второй половине шестидесятых годов прошлого века. Был лауреатом очень многих международных и национальных премий, а на рубеже тысячелетий получил самую престижную для пишущих по-испански литературную премию — Сервантеса. И, тем не менее, на русский язык переведен впервые.«Пешка в воскресенье» — «черный» городской роман об одиноком «маленьком» человеке, потерявшемся в «пустом» (никчемном) времени своей не состоявшейся (состоявшейся?) жизни.
Салиас-де-Турнемир (граф Евгений Андреевич, родился в 1842 году) — романист, сын известной писательницы, писавшей под псевдонимом Евгения Тур. В 1862 году уехал за границу, где написал ряд рассказов и повестей; посетив Испанию, описал свое путешествие по ней. Вернувшись в Россию, он выступал в качестве защитника по уголовным делам в тульском окружном суде, потом состоял при тамбовском губернаторе чиновником по особым поручениям, помощником секретаря статистического комитета и редактором «Тамбовских Губернских Ведомостей».
В книгу вошли незаслуженно забытые исторические произведения известного писателя XIX века Е. А. Салиаса. Это роман «Самозванец», рассказ «Пандурочка» и повесть «Француз».
Когда весной 1666 года в деревне Им в графстве Дербишир начинается эпидемия чумы, ее жители принимают мужественное решение изолировать себя от внешнего мира, чтобы страшная болезнь не перекинулась на соседние деревни и города. Анна Фрит, молодая вдова и мать двоих детей, — главная героиня романа, из уст которой мы узнаем о событиях того страшного года.
«Страницы прожитого и пережитого» — так назвал свою книгу Назир Сафаров. И это действительно страницы человеческой жизни, трудной, порой невыносимо грудной, но яркой, полной страстного желания открыть народу путь к свету и счастью.Писатель рассказывает о себе, о своих сверстниках, о людях, которых встретил на пути борьбы. Участник восстания 1916 года в Джизаке, свидетель событий, ознаменовавших рождение нового мира на Востоке, Назир Сафаров правдиво передает атмосферу тех суровых и героических лет, через судьбу мальчика и судьбу его близких показывает формирование нового человека — человека советской эпохи.«Страницы прожитого и пережитого» удостоены республиканской премии имени Хамзы как лучшее произведение узбекской прозы 1968 года.
Английская писательница и дважды лауреат Букеровской премии Хилари Мантел с рассказом «Запятая». Дружба двух девочек, одна из которых родом из мещанской среды, а другая и вовсе из самых низов общества. Слоняясь жарким каникулярным летом по своей округе, они сталкиваются с загадочным человеческим существом, глубоко несчастным, но окруженным любовью — чувством, которым подруги обделены.
В рубрике «Другая поэзия» — «Canto XXXYI» классика американского и европейского модернизма Эзры Паунда (1885–1972). Перевод с английского, вступление и комментарии Яна Пробштейна (1953). Здесь же — статья филолога и поэта Ильи Кукулина (1969) «Подрывной Эпос: Эзра Паунд и Михаил Еремин». Автор статьи находит эстетические точки соприкосновения двух поэтов.
Эссе о жизненном и литературном пути Р. Вальзера «Вальзер и Томцак», написанное отечественным романистом Михаилом Шишкиным (1961). Портрет очередного изгоя общества и заложника собственного дарования.
Перед читателем — трогательная, умная и психологически точная хроника прогулки как смотра творческих сил, достижений и неудач жизни, предваряющего собственно литературный труд. И эта авторская рефлексия роднит новеллу Вальзера со Стерном и его «обнажением приема»; а запальчивый и мнительный слог, умение мастерски «заблудиться» в боковых ответвлениях сюжета, сбившись на длинный перечень предметов и ассоциаций, приводят на память повествовательную манеру Саши Соколова в его «Школе для дураков». Да и сам Роберт Вальзер откуда-то оттуда, даже и в буквальном смысле, судя по его биографии и признаниям: «Короче говоря, я зарабатываю мой насущный хлеб тем, что думаю, размышляю, вникаю, корплю, постигаю, сочиняю, исследую, изучаю и гуляю, и этот хлеб достается мне, как любому другому, тяжким трудом».