Авиньонские барышни - [17]
Дон Мигель Примо де Ривера, вдовец, человек казармы, установил диктатуру с согласия короля, того самого сеньора из маленького шале в Гиндалере. Дон Мигель Примо был партнером по ломберу прадеда дона Мартина, они играли в мадридском Казино, и дон Мартин пригласил его на косидо в четверг, и конечно этот военный ловелас вмиг был сражен иронией и красотой тетушки Альгадефины.
Фанфаронистый солдафон, не то чтобы красивый, но и не уродливый, без тени печали на лице, весь в наградах, со шлейфом побед и неизменно окруженный друзьями. Тетушка Альгадефина решила, что с этим сеньором, который командовал всей Испанией, можно пофлиртовать, и это был ее ответ королю, если, конечно, когда-то она была именно его подругой или невестой, чего она не знала точно, чего не знал никто, чего не знаю и я.
— Сеньорита, вы мадридский цветок, достойный садов Андалузии.
— Для генерала вы несколько банальны, дон Мигель.
— Зубастая девушка, да?
— Но ваш комплимент не слишком оригинален.
— Хотите работать в моей личной канцелярии?
— Нет.
— Кажется, вы начитанны и могли бы помочь мне с текстами моих публичных выступлений.
— Я внучка дона Мартина Мартинеса, мой дедушка — либерал, и я не пойду на службу к диктатору.
— Но вы же не откажетесь пойти со мной на праздник, ведь вы так любите Мадрид[48].
— Я пойду, но не ради вас, а ради Мадрида.
Прадед дон Мартин всех своих знаменитых друзей приводил домой, чтобы продемонстрировать нам, с людьми какого круга он общается, и ему было все равно, кого он ведет — либерала или диктатора. Я в этом видел большую внутреннюю свободу прадеда, а спустя несколько лет неожиданно для себя осознал, что пошел в него. И мне это очень понравилось. Надо знать свои корни. А не знать их, как сказал однажды за обедом Бароха: «Мы, баски, не знаем своего происхождения», — это ведь все равно что расти в приюте, и, возможно, причина плохого воспитания и плохой прозы Барохи именно в том, что он «не знает своего происхождения», хотя как-то он пришел на обед очень важный и показал нам генеалогическое древо, состряпанное ему профессионалами-мошенниками. Бароха был сеньоришкой, я на обедах по четвергам хорошо различал испанских грандов, идальго и сеньоришек: идальго были мой прадед дон Мартин Мартинес, Унамуно, Рубен (возможно, он был идальго индейским), и дон Мигель Примо тоже. Сеньоришками были Гальдос, Бароха и другие подобные типы.
— А Пикассо идальго или сеньоришка, дорогой племянник?
— Пикассо — цыган, и цыган гениальный.
Валье-Инклан был идальго, а вот Асорин — сеньоришкой.
Идальго был король или его двойник, а сеньоришкой — Кановас[49]. Дон Мигель Примо де Ривера несколько вечеров подряд водил тетушку Альгадефину на праздник именно в Ретиро, и случившийся там молодой претенциозный журналист Сесар Гонсалес Руано[50] предрек в своей газете скорую женитьбу диктатора, назвав тетушку Альгадефину его невестой. Он даже явился в дом, чтобы взять у нее интервью, но она отказала, сославшись на повышенную температуру.
На праздничном Растро[51] властитель Испании и тетушка танцевали чотис[52]. В Ретиро они стреляли по мишени в форме домика. Тетушка Альгадефина всегда выигрывала бутылку анисовой настойки и уносила ее дедушке с бабушкой.
— Вы отлично стреляете, сеньорита.
— Все дело в умении сосредоточиться, дон Мигель.
— Я готов хоть сейчас зачислить вас в Легион в Алхусемасе[53].
— Вот только я на стороне берберов, генерал.
— Как вы изысканны и находчивы.
— Я просто говорю то, что думаю. Там слишком много испанцев. А Африка должна принадлежать африканцам.
— А как же империя?
— Эта ваша Империя — просто гадость.
— Такое нельзя говорить человеку, стоящему во главе империи.
— Тогда не надо меня приглашать. Да об этом каждый день все газеты пишут.
— Интеллектуалы, вроде Унамуно? Ясно-ясно, он ведь бывает у вас дома.
— Унамуно тут ни при чем, у меня своя голова есть.
С каждым днем дон Мигель влюблялся все сильнее. Он оказался простым, симпатичным, веселым, любителем хереса и быстро стал своим в доме. Он старался не пропускать обеды по четвергам. Унамуно ему говорил:
— Генерал, все кончится тем, что вы вышлете меня из Испании.
— Бог с вами, вы же национальное достояние.
Дон Мигель Примо чередовал белое вино с кофе и слушал, как тетушка Альгадефина играет на фортепьяно.
— Почему вы всегда играете Шопена, сеньорита?
— А что нравится вам, генерал?
— Вагнер.
— Как всем военным.
— А это плохо?
— Это тревожная музыка.
— Тревожная?
— Да, музыка Вагнера захватывает, но она давит на тебя, а музыка Шопена легкая, она уносит тебя на небеса.
— Превосходно сказано.
— Не мной.
— А кем?
— Одним французским писателем.
— Хорошо, давайте слушать Шопена.
Дон Мигель совершенно потерял голову от тетушки Альгадефины, и она попросила прадеда, чтобы он пореже его приглашал. Диктатура — вещь очень простая, абсолютно незаконная и, как правило, не имеет будущего. Это все равно что уличного регулировщика взять и поставить управлять страной. Тетушка Альгадефина быстро устала от грубоватых ухаживаний дона Мигеля.
— Хороший человек, но возомнил себя Бисмарком, а он далеко не Бисмарк.
