Авиаторы об авиации - [24]

Мне кажется, что, скорее всего, тут могли сыграть определенную роль внутренние мотивы, заставлявшие в каждом отдельном случае рассказчика рассказывать, а слушателя (он же будущий автор книги) слушать и воспринимать этот рассказ. Одно дело, когда в основе разговора лежала обоюдная потребность товарищей по оружию к душевному общению — между боями или после боев, но обязательно «для себя», без заранее сложившегося намерения написать об этом. И совсем другое, когда собеседник автора, расположившись рассказывать, так прямо с наивной прямолинейностью и начинал: «Слушай... Может быть, что из этого и на карандашик возьмешь». Вот такая откровенная направленность «на карандашик», мне думается, и могла вызвать к жизни страницы, в которых повествование если и не превращалось в сухую протокольную запись (этого ни про один абзац в книге В. Емельяненко не скажешь), то, во всяком случае, заметно теряло в глубине и силе.

* * *

...В гражданской позиции автора книги, вызывающей уважение и понимание читателя, особое место занимает присущее ему остроразвитое чувство справедливости. Еще в сравнительно недавние времена нам не раз приходилось быть свидетелями того, как к этой, по самому существу своему сугубо общественной, гражданской категории насильственно приклеивался ярлык так называемого «абстрактного гуманизма». В. Емельяненко воспринимает справедливость отнюдь не абстрактно, напротив — весьма конкретно. А потому не упускает случая оценить или, вернее, представить читателю для самостоятельной оценки каждую ситуацию, в которой справедливость торжествует либо, напротив, попирается.

Вот инженер полка, обнаружив наконец хитрый, проявлявший себя только в полете, но неуловимый на земле дефект мотора, бежит к заподозренному было в ловкачестве летчику, чтобы подтвердить правоту последнего — совершить акт справедливости... А вот история летчика Смирнова, участника беспримерного налета двух (всего двух!) штурмовиков на станцию Малороссийскую, где они не только уничтожили четыре эшелона с боевой техникой и боеприпасами врага, но и надолго вывели всю станцию из строя. Этот вылет, положивший начало высокоэффективной тактике «свободной охоты» штурмовиков, стал предметом специального приказа Верховного Главнокомандования. Сам же Смирнов вскоре был сбит, попал в плен и вернулся лишь после окончания войны. Свой рассказ об этом летчике В. Емельяненко заканчивает словами: «...боевой награды за тот боевой вылет Смирнов так и не получил».

А летчик Зангиев — ветеран полка, участник многих трудных, опасных и притом весьма результативных вылетов — был поначалу включен в состав участников предстоящего Парада Победы, однако... вскоре же из этого состава отчислен: «был в плену и окружении»... Пишет о таких вещах В. Емельяненко так, что чувствуется — горько ему рассказывать о них!

Но еще большей горечью полны те страницы книги, в которых говорится о несчастьях непоправимых — о тяжелых потерях полка. Их набирается немало, таких страниц. В самом конце книги автор приводит потрясающую цифру: «Наш полк потерял за войну более двухсот летчиков и воздушных стрелков». Более двухсот! Иными словами, в результате боевых потерь личный состав полка полностью сменился несколько раз! Но не в одной лишь цифре, пусть самой впечатляющей, дело. Прочитав книгу, мы видим за этой цифрой не потери вообще, а потери конкретные, потери людей хорошо нам знакомых, понятных, искренне полюбившихся — таких, как Мосьпанов, Руденко, Артемов, Шамшурин, Зуб, Талыков, Аверьянов, Бондаренко... Книга, написанная их другом и товарищем по оружию, — памятник им...

На последних страницах повести автор вспоминает наказ своих однополчан: «Пиши только правду!» — и добавляет: «Это прозвучало как боевое задание, когда не спрашивают, хватит ли у тебя сил и умения выполнить его». Выполнять боевые задания Василию Емельяненко было не привыкать — за время войны он их выполнил около сотни!

Выполнил успешно и это.

Плата за счастье

Военная биография Алексея Григорьевича Федорова сложилась счастливо — пробыв на фронте почти всю войну, успешно выполнив десятки боевых вылетов, он ни разу не был сбит. Но судьба эта сложилась и очень разнообразно. Последнее обстоятельство, наверное небезразличное для любого человека, будущему историку (Федоров — кандидат исторических наук) и мемуаристу оказалось особенно полезным.

Он командовал авиационными полками, группами специального назначения (порой весьма нестандартного), был заместителем командира, а затем — командиром дивизии. Ему приходилось выполнять не только обычную для пикировщика работу — бомбить и вести разведку, но и лидировать группы перегоняемых на фронт самолетов, действовать на бомбардировщике в роли истребителя (бывало в начале войны, по бедности, и такое!), выступать против вражеских бомбардировщиков в качестве «летающего прожектора», управлять со своего самолета по радио «летающей торпедой» — начиненным взрывчаткой тяжелым бомбардировщиком ТБ-3... Словом, всего не перечтешь.

Рассказ о такой разнообразной боевой деятельности всегда интересен