Я был удивлен таким высказыванием и возразил, что все это неправда и, что я докладывал Кувеневу о выводах ЦАГИ и о доработках, сделанных ОКБ на самолете. Кувенев продолжал настаивать на своем, и что причины катастрофы кроются в недрах того полета. Главком молчал.
Терять было нечего и я, невозмутимо посмотрев в глаза Главкома, сказал: «Товарищ Главнокомандующий! Я прошу Вас дать указание дежурному по управлению взять из сейфа в 14-м доме рабочую тетрадь товарища Кувенева за № 1814 и принести нарочным сюда на заседание». Было 2 или 3 часа ночи, тетрадь доставили Главкому. Он взял ее и, не открывая, весьма уважительно передал в мои руки. Я ее открыл, на 5-6 страницах, там был материал по 16-му полету с графиками и с эскизами деталей, выполненными моей рукой. Главком взял тетрадь, медленно перелистал и нежно передал в руки Кувенева. Лица Пономарева и Руденко просветились, видно у них появилась мысль, что нашелся хоть один виноватый генерал в дополнение к двум подполковникам.
Кувенев, перелистав тетрадь, хотел что-то сказать, но Главком прервал его. Обратился ко мне со словами: «Иди, спи спокойно!». На следующий день я узнал, что введен в состав членов Правительственной комиссии от ВВС, по предложению Главкома. Вечером того же дня я принял первый раз участие в работе комиссии. Заседания проходили в МАПе. Я понял, что это не первое. С приходом А. Н. Туполева, с которым я и приехал в МАП, оно началось. Выступали работники ЦАГИ, ЦИАМ, МАП и других организаций. Очень активно – специалисты Заикин, Кузнецов, еще кто-то, и все громили Туполева. Несколько дней в основном все занимались персоной Андрея Николаевича, а он молчал. Задавали какие-то вопросы его заместителям Мин- кнеру, Базенкову, Егеру. В защиту Туполева выступил известный специалист по прочности материалов из ЦАГИ Киносошвили, который настаивал на том, что в лабораториях ЦИАМ он изучал характер излома шестерни редуктора, который ясно показывает, что он усталостного характера. Но основная масса специалистов, за исключением 3-4 человек, настаивала на версии разрушения шестерни от удара. Над всеми довлело мнение двигателистов, что первопричиной катастрофы явился отрыв двигателя от моторамы.
Так прошло несколько дней, днем мы все находились в ОКБ, а вечером на заседании Правительственной комиссии. В один из дней ее работы я шел по длинному коридору четвертого этажа ОКБ. Народу в коридоре не было, чувствовал только шаги идущего за мной человека. Когда он значительно приблизился ко мне, услышал глухой голос: «Вы не туда смотрите! Смотрите Дела ОТК № 34 и № 35». И все, больше никаких слов. Я пошел дальше, не поварачиваясь. Эту информацию передал А. Н. Туполеву, он меня попросил: никому ни слова. Это было утром, а вечером опять поехали в МАП на заседание Правительственной комиссии. И опять ругали Туполева. Заседание шло уже более часа, а Андрей Николаевич молчал. Я подумал, что моя информация не стоящая. Вдруг Туполев заговорил: – Михаил Васильевич! – обратился он к Хруничеву. – Можно Вас попросить обратиться к органам на заводе Кузнецова и арестовать два дела ОТК под номерами 34 и 35 и по возможности завтра доставить сюда, на заседание комиссии.
Н. Д. Кузнецов, до того невозмутимый, с ясным лицом сидевший за столом, вдруг побледнел и его большая голова безжизненно упала на зеленое сукно стола. Генерал Заикин и наш Минклер подхватили грузного Николая Дмитриевича и вывели его в приемную комнату. Заседание на миг остановили.
– Андрей Николаевич, можно, – ответил Хруничев. Он поднял один из множества телефонов и весьма фамильярно начал говорить с кем-то, назвав его по имени и отчеству, повторил просьбу Туполева, но уже от своего имени. Заседание закончилось.
На следующем заседании М. В. Хруничев информировал комиссию о том, что в Делах ОТК имеются Акты, подтверждающие то, что на тридцатом или на сороковом часу работы на стендах в боксе завода имели место разрушения шестерни редуктора с пожарами в боксах, и что человеческих жертв не было. Народ опешил. Вектор общественного мнения резко развернулся на 180°, все с возмущением начали говорить о Н. Д. Кузнецове. Кузнецов сидел, опустив голову. Примерно час громили Кузнецова. Наконец слово взял А. Н. Туполев. Все думали, что вот теперь он отомстит за все сразу, но он сказал о другом.
– У кого не бывает прорехи? Кто не ошибается? За сокрытие факта, конечно, надо Главному конструктору двигателя объявить выговор, это – детали. Предлагая самые суровые меры по отношению к Кузнецову, – обратился он к присутствующим, – вы говорили о пользе дела. А вот то, что вы предлагаете, может нанести делу обороны страны большой вред. Этот злосчастный двигатель стоит на Ту-95. Пока мы в этом кабинете почти две недели занимались дискуссией, нас с Хруничевым не раз вызывали в Правительство и допытывались, какие есть пути поставить на ноги Ту-95. Так то, что предлагают некоторые товарищи, напрочь угробит этот государственного значения заказ. Обезглавить конструкторский коллектив, убрать руководителя – означает угробить этот мощнейший в мире двигатель, а заодно и самолет Ту-95. Этого делать нельзя. Наши решения должны быть направлены на поддержку двигателя 2ТВ-2Ф и других его вариантов.
