Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II - [6]

На фоне величественности, окружающей короля, стиль поведения, принятый в кругу его супруги, казался суетливым, и принца Карла с самых юных лет воспринимали там с некоторым раздражением.

При дворе прежде всего бросалась в глаза королевская часовня. Спроектировал это причудливое здание архитектор Иниго Джонс по заказу Генриетты Марии, и она сама заложила в его основание брусок серебра. Пышная церемония по этому поводу собрала около двух тысяч зрителей. Строительство закончилось за три месяца, и теперь в часовне, этом «раю», осененном гигантскими скульптурными фигурами ангелов, с потаенным освещением, золотыми панелями и рубенсовским алтарем, можно было отправлять службу. Священник начинал ее словами: «Это дело рук Божиих, и оно прекрасно в наших глазах».

Но проходящему мимо богобоязненному пуританину, занятому мыслями о доходах, часовня не казалась творением рук Божиих. В глазах простых людей это было всего лишь здание, которое вызывало отвращение и порождало всякого рода страхи. Разве католики — не враги государства? Еще живы были старики, которые помнили нашествие Великой Армады. И еще больше было тех, кто мог вспомнить истерику, охватившую страну после раскрытия так называемого Порохового заговора. К тому же сердцу любого доброго пуританина было близко сочинение некоего Фокса, известное в народе под названием «Книга мучеников». Жизнеописания святых, павших в великой борьбе истинной религии с папистскими антихристами, приводились в ней с беспощадными и трагическими подробностями. В представлении многих пуритан уподобление хлеба и вина телу и крови Христовой было чистейшей ересью. Преклонение перед Девой Марией и святыми не имело для них надежной опоры в Писании. Они считали, что все это — предрассудки, навязанные хитроумным священством, которое приобрело неограниченную власть над верующими и пытается распространить тиранию католицизма на Англию.

Но были и такие, кто находил, что эти попытки имеют успех. Говорили, что в окружении королевы есть священники, превратившие ее дом в уютную гавань для презренных иезуитов, а сама она охотно принимает накладываемую на нее епитимью. Публикации разного рода давали понять, что Генриетту Марию, случается, заставляют ходить босиком и есть, подобно слугам, из деревянной посуды. А хуже всего, что она ходит в Тайберн помолиться за спасение душ казненных там католиков и при этом будто бы впадает в такой экстаз, что падает перед виселицей на колени, сжимая в ладонях четки. А еще, как утверждали некоторые, ей удалось убедить короля ослабить ограничения на вход в свою часовню. Были и такие, кто видел, как у католического алтаря появляется, притом регулярно, наследник престола. Возмущение всеми этими фактами было настолько велико, что король заявил: подобным визитам будет положен конец. Правда, он тут же заколебался, но затем все-таки сказал свое твердое слово, и тогда вызывающая всеобщее недовольство королева придумала взамен для юного принца домашние игры. Наградой в них были святые распятия. Однажды свидетелем такой игры оказался король. Придя от увиденного в ужас, он велел сыну вернуть все призы.

Этот небольшой инцидент произошел в апартаментах королевы, где подрастающий принц вел жизнь более замкнутую, но такую же роскошную, как и при дворе отца. Здесь, в обшитых деревянными панелями, увешанных гобеленами и шедеврами итальянских мастеров (подарками Ватикана) залах, Генриетта Мария окружила себя черными слугами, цвет кожи которых лишь оттенял ее бледность. Здесь ее забавляли карлики, и среди них Джеффри Гудзон, едва достигавший роста 18 дюймов: однажды его принесли к столу спрятанным в пироге. Именно для этих залов Генриетта Мария, не считаясь с затратами, заказывала инкрустированные серебром столики из железного дерева, кружева, гобелены, редкие цветы и драгоценности. И здесь же она часами позировала Антонису Ван Дейку, упорно добивавшемуся совершенства портрета. Как и положено придворному, он не замечал неровных зубов королевы и старался подчеркнуть ее зрелую красоту, темные локоны, обольстительно ниспадавшие на самые брови, и безупречное одеяние: то официально-строгое, то празднично-янтарное, то пронзительно-голубое. Когда на Генриетту Марию накатывали скука или приступ материнского чувства, она призывала к себе старшего сына. Здесь его живые глаза внимательно разглядывали придворных, достаточно влиятельных, чтобы находиться близ королевы: мужчины были счастливы просто поболтать, повращаться в той тонкой, пьянящей атмосфере, сочетающей католическое благочестие и платоническую любовь, которая отличала круг королевы. Мистер Уоллер, например, читает стихи. Добрые клирики монсиньор Панзани и Джордж Конн умело поворачивают беседу на религиозные темы, а прямо подле королевы-матери устраивается Генри Джермин, привлекательный мужчина с грубоватыми манерами, игрок и дуэлянт — явно ее лучший друг. Все они не забывали при случае подольститься к принцу, поворачиваясь всякий раз при его появлении к нему лицом и выказывая якобы подлинный интерес к заботам королевского отпрыска. Когда же нужды в мальчике более не было, слуги отводили его в детскую, а мать возвращалась к своим делам — например, примеряла новое платье или оглядывала в последний раз маскарадный костюм, в котором ей предстояло танцевать с мужем нынче вечером.