Август - [73]

— Я до него еще в 91-м пытался дотянуться. Тогда было проще, в неразберихе. Не получилось.

— Что, еще тогда ты его знал?

— Еще тогда. Я, да Чехов. Да Толян. И Таня.

— Тогда тем более. Я сделаю, Валер, ты не боись, я умею.

— Близнецы, Саша.

— А тем более, Валера.

— Я узнаю, где и когда удобнее.

— Спасибо, Поручик.

Неслышно материализовалась из кустов таволги у забора Марта. За ней, спотыкаясь, пытаясь успеть за овчаркой, семенил щенок.

— Дара, а ты здесь откуда?!

— Я ее с собой взял, чтоб не скучала. Марта ее терпит, пока та маленькая, — виновато пробормотал Кирилл, показавшийся следом. Только не из кустов, конечно, от дома подошел.

— Чего грустите, бойцы? — Полковник посмотрел в хмурые лица постаревших друзей и понятливо закивал головой, — Ну да, ну да.

Опять за старое, жопой чую, извините за грубость. Вокруг жёны, дети малые, солнце, лес, река под боком, счастье немеряное, а вы опять планы строите, не успев по сигарете выкурить при первой же встрече?

Кирилл сердито запыхтел трубкой и заходил длинными шагами вокруг бревна, о чем-то раздумывая.

— Понял! — хлопнул вдруг полковник себя по лысине, шлёпнул звонко, как комара приговорил. А может, и правда, комар — много их было почему-то этим летом.

— Что вы поняли, товарищ полковник? — неожиданно неприязненно и жестко спросил Саша.

— Ну не надо, не надо только на меня Толяна с Дашей вешать! — расчетливо вспылил Кирилл.

— Кирилл, ну, бросьте вы, право, театр устраивать, уже второй год на пенсии, — недовольно пробурчал Иванов. А майор Анчаров, не меняя позы, внезапно превратился в пружину, готовую взлететь мгновенно и впиться сталью в горло любому противнику. Полковник даже сделал шаг назад непроизвольно, а Валерий Алексеевич успокаивающе придержал друга за сухой локоть.

— Все нормально, Саня, Кирилл просто никак не избавится от любви к плохой драматургии. Нам, наверное, новости хотят рассказать, да не могут по-простому, без театральных эффектов.

— Могут. — Кирилл остановился на полушаге и круто повернулся к майору. — Сегодня мне сообщили с утра одну новость, которой еще нет в Интернете, да и не будет, надеюсь. Щербатый умер. Сам! Своей почти смертью. Финита ля! Расслабьтесь, супермены! А я пошел шашлык жарить. А то у вас, у кого легкое с дыркой, у кого сердце с мерцалкой. Вам теперь пожить бы еще просто, коллеги, а вы геройствовать собрались, как вижу. — Полковник раздраженно вытащил изо рта погасшую трубку, криво усмехнулся и побрел, обмякнув, к мангалу, снова похожий на старого, большого и очень усталого от жизни кенгуру — сутулого и с большим животом перед собою — как сумкой с накопленными жизнью невзгодами и опытом.

— Кирилл, погоди! — позвал вдруг его Иванов, поднявшись с бревна.

Подошел поближе к остановившемуся на полпути полковнику и тихо спросил:

— Кира, мне тут сегодня некстати роман кругловский вспомнился. Про гражданскую войну 2010 года. Ты как думаешь, бред?

— Конечно, бред. Граждан в России уже не осталось, Валера. Откуда ж гражданская война? Кому и с кем воевать? Одна «Единая Россия» с либерал-демократами. Коммунисты давно уже сами продались «желтому дьяволу». А «несогласные» клоуны — не в счет. Так что, не будет, слава Богу, никакой войны. А если и будет, то только не в Вырице, можешь мне поверить. «Кавказ надо мною», — классик сказал. Вот это серьезно. У Пушкина все же «подо мною», а у нас вот: «надо мною»!

— Все время забываю, что только не у нас, — виновато улыбнулся Иванов и помахал рукой застывшему на бревне Анчарову.

— Пойдём, Санёк, покажу тебе гостевой домик, там три комнаты, вам с детками хорошо будет, просторно.

* * *

Русские. Лишенные даже права в паспорте гражданина РФ указать свое имя. Свою принадлежность к нации. Русские — дети великой державы, веками бывшие в ней и главными героями, и пасынками одновременно. Что ждет нас, русские? Кто только не ругал нас и не оплакивал нас — от Патриарха — до президента Америки, от мусульман — до иудеев, от расчетливых европейцев до марсиан с берегов туманного Альбиона. И всем мы — нехороши. Собственные пастыри приводят нам в пример мусульман. Собственные государи ставят над нами чиновниками преторианскую гвардию инородцев и запрещают быть русскими. А мы все хотим быть для всех хорошими и всем нравиться.

Но и собственные беды — своих же, русских, мы не считаем своими бедами, в упор не видя в русоволосом майоре милиции из Москвы, в чернявом смоленском чиновнике, в голубоглазом блондине в ранге высоком дипломатическом тоже русского — главного виновника наших бед. Ой, бяда, бяда! Что нам наёмники, когда сами друг друга предаем на каждом шагу? Близкие наши — враги наши. И как душе, озабоченной грехами ближнего, а не своими, не видать спасения, так и народу нашему, нигде, кроме как в себе, спасения не обрести на Земле. Ну а на небе нет ни эллина, ни иудея во Христе. А на земле Христа уже нет как будто. Перестройка — история предательств, а ныне что? «Кругом измена и обман» — так то была Великая Октябрьская революция. А Сколковская модернизация напополам с картошкой фри с чернокожим визави в дешевой закусочной? А проект «Чистая вода», высочайше одобренный, кто на чистую воду выведет? Кому верить, когда себе и в себя не верят русские? Зачем жить, зачем детей растить? Для ювенальной юстиции, для ЕГЭ, для приморских «партизан» или просто потому, что