Аве, Цезарь - [33]
Из кабины высунулась голова мужчины в темных очках:
— Лакированные гробы! — весело предложил он. — Пятнадцать процентов на бочку, остальные в рассрочку!
Крус молча вылез из машины, за ним выпрыгнула Изабелл.
— О, да это сам господин Крус со своей госпожой! — воскликнул водитель автофургона и спрыгнул на землю. Как и Крус, он был в черном фраке и белых перчатках. — Чем могу быть полезен?
Крус пнул ногой в лопнувший скат:
— До Априма не подбросите?
— Девятая серия необыкновенных приключений? — подмигнул водитель. — С удовольствием, господин Крус. Сочту за честь.
Он открыл заднюю дверцу автофургона:
— Госпожа Изабелл, господин Крус, прошу!
Едва они очутились в кузове, дверца захлопнулась, и машина тут же рванулась с места. Пассажиров швырнуло к заднему борту, а когда они попытались подняться, то почувствовали, что сверху на них давят какие-то ящики. Свыкшись с темнотой, они увидели штабель лакированных гробов. Но поскольку и Крус и Изабелл обладали крепкими нервами, через несколько минут они уже сидели, уютно устроившись в одном из гробов и прислушиваясь к завыванию мотора.
— Ползет, как катафалк, — недовольно проворчал Крус.
Изабелл с готовностью подтявкнула.
А тем временем водитель автофургона энергично крутил баранку, напевая себе под нос шлягер сезона — «Королевское танго».
Машину опасно заносило на поворотах, а стрелка спидометра выжидательно билась между тремя гробиками.
III
В кабинете шефа апримской полиции шел очередной допрос. По-бычьи наклонив голову, Фоббс медленно надвигался на перепуганного Гриса:
— Фамилия!
— Гы-грис…
— Имя!
— Цы-цезарь…
— Что-о? — замер от неожиданности Фоббс. — Что ты сказал?!
Он схватил Гриса за шиворот и рывком притянул к себе:
— Как тебя зовут, падаль?
Тот пролепетал, задыхаясь:
— Це-цезарь Гы-грис…
Фоббс долго смотрел на него выпученными глазами. Затем его лицо прояснилось, голос потеплел, он тихо переспросил:
— Как тебя звать, сынок?
Почуяв перемену в обращении, арестованный приободрился и даже попробовал улыбнуться:
— Меня зовут Цезарь Грис. Я актер. Рекламный.
Фоббс засиял, словно ребенок при виде рождественского подарка:
— Цезарь! Цезарь, голубь ты мой! Ангел белокрылый! Наконец-то!… Абабас! Стул для его императорского величества!… Абабас, ты что — оглох?
В дверях появился Абабас со стулом, за которым тянулись разноцветные провода.
IV
Белый автофургон фирмы «Реквием» стоял в хвосте вереницы машин перед контрольно-пропускным пунктом. Крус и Изабелл заметно нервничали: до закрытия городских ворот оставались считанные минуты. Если они не успеют проникнуть в город, придется ждать специального пропуска за личной подписью господина Пак-пака, а учитывая, что полицай-президент не умеет расписываться…
Двери автофургона распахнулись, и Крус увидел нацеленную на него телекамеру и рядом Касаса с микрофоном.
— Дамы и господа, мы позволим себе, — затараторил комментатор, — от вашего имени приветствовать великого Рыцаря Правосудия, и пожелать ему счастливого крестового похода! Господин Крус, телезрители видят, что вы в белых, хм, относительно белых перчатках!… — Касас толкнул в бок оператора, чтобы тот показал руки детектива. — Означает ли это, что вы решили обойтись без кровопролития?
— Хватит крови, — с достоинством произнес Крус заготовленную фразу.
— Ответ, достойный супердетектива! — воскликнул Касас и, заглянув в шпаргалку, хитровато прищурился. — Но в таком случае, господин Крус, зачем вы везете с собой столько этих… продолговатых ящиков?
Касас снова толкнул оператора, и объектив телекамеры заскользил по лакированным гробам. Крус растерянно заморгал глазами и захлопнул дверь фургона. Машина тронулась, сквозь шум мотора доносился жизнерадостный смех Касаса.
V
Опутанный разноцветными проводами Грис сидел на стуле и нервно дрожал. В нескольких шагах от него стоял Абабас и, тихо хихикая, вращал ручку мудреной машины с надписью «генератор смеха». Фоббс расхаживал по кабинету, хмуро поглядывая на Гриса.
— Абабас, прибавь! — скомандовал Фоббс.
Ручка завертелась быстрее, Абабас соответственно засмеялся громче. Стрелка генератора поползла от отметки «СМЕШНО» к «ОЧЕНЬ СМЕШНО». Грис лихорадочно стучал зубами, но не смеялся.
— Еще прибавь! — рявкнул Фоббс.
Сотрясаясь от смеха, Абабас стал крутить ручку генератора обеими руками. Стрелка поползла к отметке «ГОМЕР. СМЕХ».
Грис стал вибрировать вместе со стулом, но смеяться не собирался. Разъяренный Фоббс схватил гогочущего Абабаса за плечо, чтобы оторвать его от неисправного генератора, но тут же сам затрясся в приступе оглушительного хохота. Ладонь Фоббса словно приросла к плечу Абабаса, а стрелка указателя стала приближаться к последней отметке «ЛОПН. ОТ СМЕХА»…
Кабинет заполнился сбежавшимися полицейскими чиновниками. Они окружили хохотунов и вскоре заразились их безумным весельем. Давясь от смеха, какой-то «мальчик» согнал Гриса со стула и, усевшись на него, тут же умолк, забившись в конвульсиях. А Грис, наоборот, разразился истерическим хохотом. В дверях показалась тележка с телекамерой.
VI
По одному из трех контрольных каналов за всем этим раздраженно следил Син-син. Он находился в телестудии у режиссерского пульта. Когда хохот стал невыносимым, Син-син убрал звук и нажал кнопку «Глав.оператор»:
Сорок лет из жизни семьи потомственных виноградарей и виноделов в Советской Молдавии.
В честь шестидесятилетия СССР в альманахе опубликованы 15 сценариев фильмов из киностудий 15 братских республик. Большинство произведений раскрывает современные темы, рассказывает о жизни и труде советских людей; во многих так или иначе затрагиваются различные события истории.
Присущее автору трагикомическое мироощущение, его тяготение к конструированию макромоделей и к их проверке в экстремальных фантастических ситуациях — все это приближает А. Горло к числу тех писателей, которые, по словам К. Воннегута, «должны испытывать чувство неловкости, чтобы задуматься над тем, куда зашло человечество, куда оно идет и почему оно идет туда…».
В книгу А. Горло вошли произведения, над которыми автор работал на протяжении многих лет. удожественный метод Горло – доведение до абсурда условий человеческого существования, жить в которых не представляется возможным, если ты не обладаешь иронией – этим, по мнению автора, проявлением независимости человеческого духа.
В книгу А. Горло вошли произведения, над которыми автор работал на протяжении многих лет — фантастический роман, опыты в области сатиры и юмора, поиски в жанре кинодраматургии. Художественный метод Горло — доведение до абсурда условий человеческого существования, жить в которых не представляется возможным, если ты не обладаешь иронией — этим, по мнению автора, проявлением независимости человеческого духа.
В книгу А. Горло вошли произведения, над которыми автор работал на протяжении многих лет. удожественный метод Горло – доведение до абсурда условий человеческого существования, жить в которых не представляется возможным, если ты не обладаешь иронией – этим, по мнению автора, проявлением независимости человеческого духа.
Герои этого сборника летят к далеким звездам, чтобы вступить в контакт с представителями иных цивилизаций. Возвращаются из немыслимого далека и пытаются приспособиться к новым земным реалиям. Участвуют в запутанных шпионо-бюрократических играх на грани здравого смысла. Активно борются с мракобесием и всевозможными разновидностями социального зла. Фантазируют, переживают невероятные приключения, выходят победителями из опасных ситуаций. И – какие бы картины будущего ни рисовал Станислав Лем: победивший коммунизм или многоуровневый хаос, всеобщее добровольное торжество разума или гротескное принудительное искусственное «счастье» – его романы всегда востребованы и любимы, ибо во главу угла он ставит Человека и поиск им своего места в сообществе равных, сильных, свободных людей.
К середине третьего тысячелетия человечество создало прекрасную и великую цивилизацию. Это мир парящих городов, домов-флоотиров, искусственных экзопланет, способных подобно межзвездным крейсерам лететь к границам вселенной, и грозных союзников. На Земле каждый человек может воплотить свою мечту или просто вести жизнь, полную удовольствия, но люди все равно находят возможность потерять надежду или совершать одну ошибку за другой. Пока планетарные власти сдерживают прогрессорские планы радикалов, уставший от службы генерал-майор Никита Ларский расследует запутанное убийство, в котором обвиняется пришелец с Дальних пределов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Каждый из читателей задумывался, как устроен мир, одни ли мы во вселенной, способны ли мы влиять на что-то, или кто-то влияет на нас. Тысячи ученых изучают историю, чтобы добраться до первоисточников, но порой создается впечатление, что все факты, которые доходят до нас, лишь ведут наше общество за руку к заранее назначенным целям. Главный герой, обычный семьянин, становится участником водоворота важных событий, происходящих на Земле в наше время, среди нас, живущих сегодня, и не подозревающих о существовании высших цивилизаций.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Проза Чайны Мьевиля поражает читателя интеллектульностью и богатым воображением. Фантастическое в его рассказах не избегает реальности, а, наоборот, вскрывает ее самыми провокационными способами.Этим отличаются и двадцать восемь историй из нового сборника писателя. Неоднозначные, то сатирические, то невероятно трогательные, оригинальные по форме и языку, все они показывают людей, столкнувшихся с необъяснимой странностью мира – или же не менее необъяснимой странностью в себе самих.