Авария на ЧАЭС и атомная энергетика СССР - [16]

Поэтому, на всякий случай, воду нужно было удалить и, в случае необходимости, когда масса уже пойдёт в эти помещения, воду можно было бы снова ввести в эти помещения для охлаждения.

Вот такие решения были приняты и запротоколированы. Но вот в это время появился Евгений Павлович и стал говорить о возможности Китайского синдрома, о том, что эти барботеры — нижний и верхний — будут проплавлены и что какая‑то часть топлива может попасть в землю и дальше, проплавляя землю, может дойти до водоносных слоёв.

Водоносные слои под Чернобыльской атомной станцией — и в этом смысле она была очень неудачно поставлена — находились на глубине 32 метра и, конечно, если даже какая‑то часть топлива попала бы туда, возникла бы угроза заражения достаточно большого бассейна, питающего заметную часть Украины, радионуклидами, находящимися в этой массе ядерного топлива.

Вероятность такого события представлялась чрезвычайно малой, но тем не менее, как превентивными мерами, после некоторых колебаний, всё-таки приняли решение. Хотя большая часть специалистов, конечно, сомневалась в необходимости крупномасштабных работ такого сорта Евгений Павлович всё же настоял на том, чтобы нижний поддон фундаментной плиты реактора был сооружён. Для этого очень активно работали шахтёры во главе со своим министром, который там активно и отчаянно работал. Министр угольной промышленности тов. Шадрин и специалисты во главе со своим министром тов. Брежневым из Минспецтяжстроя, которые вели работы по созданию соответствующих туннелей под фундаменты под фундаментной плитой 4‑го блока с тем, чтобы потом в этих туннелях можно было заложить бетонные плиты, причём с возможностью их охлаждения. Все это было сконструировано и сделано за достаточно короткий срок, но, конечно, оказалось бесполезным — потому что ни разу никакое топливо туда не попало и ни разу не пришлось его охлаждать.

Где‑то в 10‑х числах мая появился по вызову Велихова Вячеслав Дмитриевич Светлый с чемоданом различных образцов материалов, которые лазером или расплавленной какой‑то массой прожигались на глубокие расстояния, имитируя ситуацию. Всё это психологически подействовало на Ивана Степановича Силаева, и он эти работы разрешил.

Но, в общем, конечно, эти работы были избыточны. Но в то время можно было понять, что это всё-таки превентивная мера, на всякий случай: а вдруг действительно какая‑то масса прорвётся. Она и психологически довольно существенно действовала на население — как мероприятие, защищающее подпочвенные воды. Но я не был активным её сторонником или активно возражающим против этих работ, потому что они позволяли на этом этапе сосредоточить большое количество техники. Мне было ясно, что предстоит провести огромное количество необычных работ по сооружению укрытия 4‑го блока.

Для этого нужно было и отработать доставку бетона, и определить, какая техника удачна и какая неудачна в этих условиях работы. Создать пункты отмывки техники и определить, отмываема ли она, и с каким коэффициентом запаса нужно доставлять, и в каких условиях могут находиться люди, работающие на этом участке. И, поскольку проекты саркофага ещё были только в первой стадии, не было ясно, какая техника требуется, сколько этой техники необходимо.

А как сооружать подфундаментную плиту — это было более или менее ясно. Мне казалось очень важным, что на этом, упредительном, что ли, этапе начали отлаживать механизм подвода людей, решать бытовые вопросы их размещения, набираться опыта организации таких крупномасштабных строительных работ. Поэтому, в этом смысле, наверное, все решения принимались правильно.

Другое дело, что когда Евгений Павлович предложил уже и под развалом, находящимся вне здания 4‑го блока, где ему показалось, очень много топлива находится, соорудить еще одну такую же плиту (для чего потребовалось бы привезти с десяток тысяч метростроевцев), — вот здесь я, конечно, не выдержал и вместе с Анатолием Петровичем написал резкое письмо, категорически возражающее против совершенно не нужного избыточного привлечения метростроевцев, которые бы получили высокие дозовые нагрузки, сооружая вторую защитную плиту. При этом оснований для проведения этих работ, конечно же, никакого не было, потому что мы более-менее точно знали распределение радиоактивности по различным зонам реактора.

Но защита вод стала одной из актуальных проблем. Река Припять уже сама по себе представляла заметный водный бассейн. Впадала она в Днепр. Что такое Днепр, говорить не приходится. Повторяю, что подпочвенные воды неглубоко находились под Чернобыльской атомной станцией. И вот после того, как стало ясно, что число жертв происшедшей аварии ограничивается несколькими сотнями человек, причём десятки человек — это тяжело пострадавшие люди, остальные люди излечиваемые, то главная проблема была в том, чтобы обезопасить население, проживающее вдоль бассейна Днепра.

Это была центральная и очень острая задача. Конечно же, проводились измерения уровня загрязнения самой воды.

Сразу же, все эти дни, предлагались различные решения.

Конечно, первое решение, в отработке которого участвовали многие специалисты от Госкомгидромета и контролирующих организаций (а такую активную роль играли организации Минводхоза), — создать стену в грунте, то есть огородить всю территорию, загрязнённую промышленной площадкой ЧАЭС: вырыть необходимые траншеи, забетонировать их и сделать некий такой куб, который ограничивал бы возможность выхода активной воды за пределы этой промплощадки. Для этого первоначально даже была закуплена итальянская техника, которая позволяла бы с высокой интенсивностью вести соответствующую работу. Но затем более точные изыскания, более точные оценки радиационной обстановки на воде, миграции радионуклидов в воде, показали наряду с испытанием самой итальянской техники и оценки её производительности, что это решение не оправдано.