Авария Джорджа Гарриса - [4]

— Спасибо, — сказал Пономаренко, вытаскивая коробку. — Со мной московские папиросы. Попробуйте их.

Гаррис и Кент взяли по папиросе. Полковник долго вертел папиросу в руках, рассматривая странный картонный мундштук, прежде чем решился закурить. Папироса ему понравилась.

— Гм, — проговорил он, — московские… — И неожиданно спросил: — А капитан э-э… большевик?

— Да, — ответил пилот. — Я член Коммунистической партии.

Наступила пауза. Потом Гаррис заторопился: надо лететь, они и так потеряли много времени зря; право, следует поторопиться!

Пономаренко объяснил, что при посадке повреждено шасси — в сумерках он не заметил камня. Гаррис вздрогнул, и шрам на его лице проступил темной, почти черной полосой.

Заметив, что американец волнуется, Пономаренко поспешил успокоить его: авария небольшая, ее уже исправляют. Полчаса, и все будет в порядке.

Настроение Гарриса упало. Он насупился, что-то проворчал, поплелся к скале и уселся на разостланное у ее подножья пальто. Русский и американский пилоты устроились неподалеку и вновь закурили.

— Давно летаете, капитан? — спросил Кент.

Советский летчик объяснил, что с самолетом познакомился только в войну, а до этого в армии не служил. Кент осведомился о том, как выполнено сегодняшнее задание. Пономаренко оживился.

— Этот завод мы искали две недели! Там делали жироскопы к самолетам-снарядам и торпедам. И сегодня завод перестал существовать.

— Надо полагать, что славно поработали ракетчики? — вставил тоном знатока Гаррис.

— Нет, — сказал русский пилот. — Мы просто рискнули спуститься пониже. И у немцев сдали нервы. Внезапно по нас был открыт сильный огонь. Он-то и позволил установить местонахождение отлично замаскированного объекта. Рискнули и выиграли!

— Выиграли, — буркнул Гаррис. Его раненая рука горела, и это ухудшало и без того скверное настроение полковника.

Кент с любопытством глядел на своего русского коллегу. Вот только… И неожиданно для самого себя он вдруг спросил:

— Правда ли, что в Советском Союзе всякий, кто женится, должен получить разрешение властей?

Пономаренко расхохотался.

— Вы напрасно смеетесь, — с укоризной проговорил Гаррис. — На вашем месте я бы…

— Смеюсь потому, что этот вопрос мне уже задавали, и не один раз!

— Вот видите!

Пилот оборвал смех.

— Мне и смешно и печально. Такие же нелепые вопросы нам часто задают ваши соотечественники, приезжающие в Советский Союз. Но — только в первые дни. А потом они стыдливо просят извинений. Но это не меняет дела. Нелепые слухи распространяют про нас американские газеты. Чего они добиваются?

— Чего добиваются? — спросил Гаррис. Он приподнялся на локте и в упор смотрел на советского летчика. — О, они добиваются многого. Они хотят, чтобы в вашей стране пышным цветом расцвели демократия и прогресс. Перед вами широко раскрывается сокровищница американской культуры.

Пономаренко нахмурился.

— Мы не все можем перенять у американцев, — сказал он.

— Что же именно? — удивился полковник.

— Многое. Например, электрический стул, суды Линча, гетто и резервации! — Он помолчал и твердо заключил: — Да, и еще многое другое… Простите, пойду взглянуть, как идет ремонт шасси.

Пономаренко ушел, и Патти с негодованием обернулась к Гаррису.

— Вы напрасно затеяли этот разговор, — решительно сказала она. — Вы обидели этого славного парня!

— Не вашего ума дело, Джонсон, — огрызнулся Гаррис.

— Я думаю, что Джонсон права, сэр, — сказал Кент. — А газеты могли и соврать. Они так часто печатают ложь.

— Иной раз нужна и она, Кент!

— Оставьте! Ложь всегда ложь и всегда отвратительна.

Кент чувствовал себя очень плохо. С каждой минутой все больше давала знать о себе рана — он потерял много крови. Внезапно летчик качнулся и упал бы, не поддержи его Патти. Девушка усадила Кента на камень, расстегнула воротник, потерла виски. Вскоре он пришел в себя.

— Не волнуйтесь, — сказал Кент, слабо улыбнувшись. — Ничего страшного… уже прошло.

— Я так перепугалась!…

— Перепугались… Вы любите меня, Патти?

— Не надо сейчас об этом…

— Нет, — сказал Кент, — вы должны ответить. Скоро мы расстанемся. Кто знает, выпадет ли мне снова счастье везти Джорджа Гарриса и его секретаршу Патти Джонсон!… Вы должны дать мне слово, Патти!

— Боже мой, сейчас, Дэвид?

— Да. Вы думаете я не начал бы этого разговора раньше? Но легко сказать — раньше. Конторщик с перспективой стать старшим конторщиком — и все. А теперь я офицер, пилот. Еще год-другой, и у нас будет достаточно денег, чтобы устроить себе гнездо — пусть на первое время. Кроме того, после войны все будет иначе. Так говорил президент. Так пишут газеты… Ну, Патти? Вы молчите. Быть может, у вас есть другой?

Девушка покачала головой.

— Я люблю только вас, Дэвид…

Вернулся Пономаренко. Он сообщил, что дело идет к концу. Машина скоро сможет подняться в воздух.

— Идите сюда, капитан, — позвал его Гаррис. — Так, садитесь.

Полковнику хотелось сказать что-нибудь приятное за ту хорошую весть, которую принес ему этот симпатичный русский пилот, пусть немного резкий и самонадеянный. И он заявил, что Пономаренко скромничает, не считая свой прилет за американцами услугой. Это не так. Это услуга. Больше того, это подвиг! Так же хорошо ведут себя на фронте многие советские воины, и американцы поэтому весьма ценят своих союзников.